Евгений рудашевский факты из жизни. ‒ Евгений, насколько я знаю, книга «Эрхегорд. Сумеречный город» ‒ ваш первый опыт в жанре фэнтези. Почему вы решили ее написать? Но я старался затрагивать тему паники в каждой из четырех книг, от «Костра» до «Убежища»,

Стоит ли верить советам писателей, отправляясь в дорогу

Текст: Анастасия Скорондаева/РГ
Фото со страницы профиля Евгения Рудашевского в фейсбуке

Покорить Северный полюс или исходить тайгу вдоль и поперек вам поможет серия подростковых книг «Экстремальный пикник»: четыре томика «Костер», «Жажда», «Голод» и «Убежище». Прелесть этих книг не только в том, что они подскажут, как выжить в сложных ситуациях, но и в том, что путешествовать можно не выходя из дома, лежа на диване.
Серия — еще и путеводитель по миру приключенческой литературы. С каким писателем приятно путешествовать, а кому не стоит доверять, как быть, если запаниковал в походе, и что сложнее — дрессировать нерпу или книжку писать, — об этом и не только мы поговорили с журналистом, путешественником и писателем, автором серии «Экстремальный пикник» Евгением Рудашевским.

Евгений, вы стали наставником юному путешественнику, не только увлекательно описали типичные ситуации, в которые он может попасть, но дали и массу советов, как быть в самых экстремальных. Бывали случаи, когда в походах вы впадали в панику, не знали, как поступить? Что посоветуете делать в такие моменты ребятам?
Евгений Рудашевский: Такие случаи бывали в те годы, когда я только начинал ходить в самостоятельные походы. Это были и неожиданные встречи с медведем, и камнепады, отрезавшие меня от моих спутников, и долгие блуждания по тайге, когда тропа давно потеряна, а вокруг — одни болота. Но иногда экстремальные ситуации возникали на ровном месте, без всяких медведей и обвалов.

Однажды на Камчатке, недалеко от Безымянного вулкана, я спускался по сыпучему яру к реке. Рюкзак значительно усложнял спуск, и тогда лучшим решением мне показалось отправить его вниз на веревке. Однако веревка лежала в нижнем клапане, под спальником, доставать ее на откосе было неудобно, и в итоге я бросил рюкзак без страховки. Рюкзак, скользнув на берег, ударился о валун, подлетел на два метра и плюхнулся в реку. Течение быстро подхватило его и унесло дальше по руслу. Так мимолетная беспечность оставила меня в лесу без снаряжения…

Паника — коварный враг похуже дикого зверя. И тут сложно дать какой-то обобщенный совет, ведь все зависит от условий, в которых вы оказались, а главное — от особенностей вашей психики.

Но я старался затрагивать тему паники в каждой из четырех книг, от «Костра» до «Убежища», и всякий раз давал небольшие, но вполне конкретные советы — из тех, которые мне помогали.

Сам я в стрессовой ситуации непременно ищу возможность прилечь хотя бы на одну минуту: закрываю глаза, представляю, что оказался на любимом диване, вспоминаю запах черемухового торта, думаю о густой лепешке сметаны на мягкой горбушке хлеба, прислушиваюсь к собственному дыханию. Меня это успокаивает. Дает возможность ненадолго вырваться из передряги, в которой я оказался, и дальше действовать уже более трезво, без паники. Важно мысленно вырвать себя из трудной ситуации, ненадолго перенестись туда, где вам действительно комфортно, спокойно. Если нет возможности прилечь, порой бывает достаточно закрыть глаза и сделать семь спокойных вдохов, концентрируя все мысли исключительно на дыхании. После этого можно открыть глаза и уже принимать решение.

Очищая после себя место стоянки, вы в конечном счете заботитесь о том, чтобы ваша следующая стоянка была такой же чистой. Фото предоставлено издательством «КомпасГид»

Раскройте несколько самых полезных в путешествиях и походах лайфхаков от авторов-классиков приключенческой литературы.
Евгений Рудашевский: Лайфхаков в приключенческой литературе предостаточно — от самых серьезных, помогающих выжить в дикой природе, до весьма забавных, делающих ваше путешествие чуть более приятным.

Ко второму типу можно, например, отнести слова доктора Ливси из «Острова сокровищ» Роберта Стивенсона : «Посмотри, [Джим,] как полезно быть лакомкой. Ты, наверно, видел мою табакерку, но ни разу не видел, чтобы я нюхал из нее табак. У меня в табакерке лежит не табак, а кусочек пармезана — итальянского сыра». Поверьте, неожиданно извлеченный из рюкзака «деликатес» помогает ободриться в трудную походную минуту. Необязательно брать именно пармезан, это могут быть карамельные батончики, горький шоколад, нуга с орехами, шербет или что-то еще.

Более серьезные советы вы найдете в романе Аркадия Фидлера «Белый ягуар — вождь араваков», где описано изготовление трута и разведение костра при помощи кремня. В романе Генри Райдера Хаггарда «Копи царя Соломона» рассказано о поисках воды на песчаных откосах, а в одной из моих любимых приключенческих повестей — «В стране снежных бурь» Фарли Моуэта — подробно, во всех деталях описано добывание огня трением. Прочитав «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» вы совершенно точно уясните, что при жажде ни в коем случае нельзя пить спиртное, даже если речь идет о простом вине. И так далее.

Впрочем, не стоит верить всему, что написали классики. Иногда у них встречаются довольно смешные заблуждения. Так, герои романа Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан» искренне считали, что добыть огонь трением — простейшая задача, с которой справляются даже гориллы.

Какие авторы вас затянули в невиданные уголки мира?
Евгений Рудашевский: Моим проводником в мир приключений стал . Речь прежде всего о романе «Ким». Прочитав его, я долгое время мечтал пожить на севере Индии, подняться на заснеженные предгорья Гималаев, а главное — побывать на настоящем индийском массаже, после которого Ким был так утомлен, что проспал подряд тридцать шесть часов!

Фото предоставлено издательством «КомпасГид»

Затем были и Фенимор Купер, и Жюль Верн, и , но главную роль в моем детстве сыграли, пожалуй, «Земля Санникова» Владимира Обручева и «На краю Ойкумены» . Роман Ивана Антоновича я до сих пор считаю одним из лучших в своем жанре. Ефремову удалось передать завораживающее чувство таинственного, непознанного мира вокруг. Каково это, жить в своей маленькой Ойкумене, не имея ни малейшего представления об остальных частях земного шара? Чудесный мир первопроходцев, для которых Африка была не менее загадочной, чем для нас Проксима Центавра.

В путешествия по книгам каких писателей вы бы рекомендовали отправиться начинающим читателям — искателям приключений?
Евгений Рудашевский: Думаю, современным подросткам можно смело начинать свои приключения именно с классики. Например, с романа Генри Райдера Хаггарда «Дочь Монтесумы» или с «Голубой лагуны» Генри Стэкпула .

Есть ли у вас любимый книжный персонаж?
Евгений Рудашевский: Сложно выделить одного персонажа, но лет в двенадцать я был в восторге от профессора Челленджера из романов . Он был прекрасен в своей почти звериной неудержимости, страсти к науке и приключениям. Не могу сказать, что я в чем-то ему подражал, но иногда, отправляясь в опасное путешествие, подбадривал себя вопросом: «А что бы сделал в такой ситуации Челленджер?» — и уверенным ответом: «Уж точно не сидел бы на диване и не размышлял бы о том, насколько опасным окажется путь».

Вы недавно на Мачу-Пикчу побывали. Это мечта была или что вас туда потянуло? Место действия следующей книги — Перу?
Евгений Рудашевский: В Перу я отправился в поисках конкретного материала. Сейчас работаю над большим приключенческим произведением, которое издательство «КомпасГид» выпустит сразу в четырех книгах. Первая книга выйдет осенью 2018 года. И да, события в этом произведении (рабочее название «Город Солнца») будут развиваться в том числе и в Южной Америке. Поездка в Перу и другие, связанные с «Городом Солнца», поездки стали, скажем так, приятной необходимостью.

Мне чрезвычайно важно самому побывать на месте действия, своими глазами увидеть древние города, горы, джунгли — все те места, куда я планирую отправить своих героев. Важны запахи, звуки, да и сама атмосфера в целом, которую невозможно угадать заочно. Стараюсь предвосхитить ощущения своих героев, чтобы в дальнейшем точно знать, как именно передать их на бумаге.

Что сложнее: книжку для детей и подростков писать, покорять дальние страны или нерпу дрессировать (у вас ведь и такой опыт был)?
Евгений Рудашевский: Действительно, я два года работал дрессировщиком в иркутском нерпинарии, и это был интересный, по-своему сложный опыт. Но дрессировка, как и все путешествия, всегда оставалась для меня именно сбором материала. Все, чем я занимался, было в конечном счете направлено на литературу. Я хотел увидеть жизнь в разных проявлениях, лучше понять человека и мир, в котором мы живем. Понимал, что без этих знаний не смогу по-настоящему написать ни одной книги.

Под ваш тент поместится костровище (в центре), поленница сухих дров, рюкзак и бревнышко, которое заменит вам лавку. Фото предоставлено издательством «КомпасГид»

В работе с животными и в поездках я часто сталкивался со всевозможными трудностями, однако они не сравнятся с трудом по созданию книги, который один аккумулирует в себе все эти сложности разом.

В ваших книгах действие происходит то в Абхазии («Здравствуй, брат мой Бзоу!»), то вы отправляете читателя в иркутское Прибайкалье («Куда уходит кумуткан»), то в путешествие по Восточному Саяну («Солонго. Тайна пропавшей экспедиции»). Вы колоритно рассказываете о жизни и традициях этих мест. Это сознательный выбор — отправлять своих героев в такие вот местечки, куда не каждый доберется?
Евгений Рудашевский: Наиболее важным, первостепенным для меня остается сама история. Где она разворачивается, люди каких культур в нее вовлечены — это вопросы второстепенные. Я сам своих героев никуда не отправляю, за меня это делает история, которая лежит в основе произведения. Порой это заставляет изучать совершенно новую, прежде мне малознакомую культуру, как это было в случае с повестью «Здравствуй, брат мой Бзоу!»

Я этому только рад, потому что новая культура — ценный опыт в общем изучении человека. Но как бы я ни был влюблен в те места, которые описываю, они остаются лишь фоном, потому что наиболее важное в любой книге — это сам человек, его мысли и переживания. Ведь даже в «Домике на краю земли» Генри Бестона главную роль играет не природа, описанию которой посвящено девяносто процентов текста, а именно человек, который на этой природе живет и которую одушевляет своим взглядом.

«Здравствуй, брат мой Бзоу!» очень трогательное произведение. Писатель может проронить слезу над собственной книгой? Что может вас растрогать?
Евгений Рудашевский: Не вижу в слезах ничего предосудительного, вне зависимости от того, плачешь ты, прочитав книгу или взглянув на совершенство мраморной материи на скульптурах Бернини. Растрогать может многое, не только собственная книга. Практически все произведения Ирвинга Стоуна я дочитывал со слезами, потому что для меня самое печальное — это смерть человека, к тому же выдающегося, а любое биографическое произведение, как известно, заканчивается именно смертью. Разве могут оставить равнодушными последние строки «Происхождения» — Чарльза Дарвина похоронили в двух шагах от могилы Исаака Ньютона, и после похорон Уильям, сын Дарвина, говорит: «Вообрази себе, какие восхитительные беседы будут каждую ночь вести наш отец и сэр Исаак Ньютон, когда с наступлением ночи собор опустеет и затихнет».

Почему вы решили писать для подростков?
Евгений Рудашевский: Мои книги отчасти находятся на грани между подростковой и взрослой литературой. И мне на этой грани комфортно. С одной стороны, есть возможность говорить о сложных, важных проблемах, ведь именно на период взросления выпадают наиболее глубокие искренние переживания. С другой стороны, подростковая литература задает совершенно четкие рамки, за которые нельзя выходить. Такие рамки оберегают от многословия, от излишней рефлексии, в которую при других условиях можно было бы уйти с головой — уйти от реальных образов вглубь тяжелых абстракций.

Подростковая литература — это всегда движение, развитие. Над каждым подростковым произведением стоит один большой вопрос: «Зачем это написано?» Тут не может быть творчества ради творчества. Нельзя просто что-то описать и этим удовлетвориться. Каждая строчка, каждая история к чему-то ведет. И мне это нравится. Взрослой литературе позволено остановиться на самолюбовании, на самоконстатации, подростковой — нет. И речь не о нравоучениях. Книга может быть практически лишена сюжета и каких-либо конкретных выводов, как, например, «Моя мама любит художника» Анастасии Малейко или «Друг-апрель» Эдуарда Веркина . Но даже такие книги, целиком написанные ради атмосферы, ради звучания одной конкретной ноты, не замыкаются на себе, а ведут вас к чему-то, заставляют иначе смотреть на окружающий мир.

Как вам кажется, нужно ли сохранять в себе ребенка, чтобы разговаривать с ребятами на одном языке? Или как не потерять контакт с ними?
Евгений Рудашевский: Никогда об этом не задумывался и

никогда не стремился «говорить с ребятами на одном языке». Это было бы нечестно по отношению как к самому себе, так и к читателю.

Я прежде всего говорю на своем языке, а точнее, на том языке, которого требует история. И никогда нарочно не упрощаю текст, не убираю из него якобы сложные слова, обороты или мысли. Достаточно писать искренно и ясно. Читатель не любит, когда его считают дураком. И правильно делает.

Если же говорить о темах, которые затронуты в моих книгах, то здесь я полностью согласен с Джеромом К. Джеромом : «Не надо писать специального «для юношества», у молодых людей создается превратное представление о жизни, и они переживают разочарование, узнав человечество таким, каково оно есть на самом деле» .

Вы согласны, что сегодня детская и подростковая литература переживает подъем? Чувствуете себя услышанным подростковой аудиторией?
Евгений Рудашевский: Не возьмусь рассуждать о подъеме или упадке детской литературы. Чтобы разбираться в таком вопросе, нужно, по меньшей мере, хорошо знать ее историю за последние тридцать лет. Очевидно, что отечественных подростковых писателей становится все больше. Тиражи независимых издательств растут. А главное, растет сам уровень изданий. На книжных ярмарках и фестивалях по всей России виден интерес читателя именно к российским авторам, способных рассказать о современной и знакомой этому читателю жизни.

Сейчас писателей приглашают в школы, библиотеки, культурные центры. Конечно, случается, что на такие встречи школьников просто загоняют, как на очередной урок, но все чаще видишь лица действительно заинтересованных ребят — тех, кто уже прочитал твои книги или только готовится их открыть. За последние три года я встречался с юными читателями самых разных городов России: Петропавловска-Камчатского, Иркутска, Новосибирска, Кемерова, Красноярска, Екатеринбурга, Сыктывкара, Нижнего Новгорода, Ульяновска, Казани, Чебоксар и т.д. Думаю, все эти поездки были бы невозможны без настоящего интереса к современной литературе как со стороны подростков, так и со стороны их родителей.

И напоследок дерзкий вопрос: ваши книги и книги молодых коллег по цеху могут «подвинуть» классическую литературу для подростков?
Евгений Рудашевский: К сожалению, тут и подвигать никого не нужно. Если мы говорим о таких классиках, как Роберт Стивенсон, , то их постепенно забывают. Когда на встречах с подростками речь заходит о приключенческой литературе, я непременно спрашиваю ребят, знакомы ли им произведения этих авторов. В лучшем случае два-три школьника отвечают на этот вопрос положительно.

И все же классики приключенческой прозы XIX и XX веков прочно заняли свое место в истории мировой литературы. К ним всегда будут возвращаться. Их невозможно, да и не нужно никуда «подвигать». Тут нет никакой конкуренции. Более того, есть чувство общности. Чем больше сейчас выходит новых приключенческих романов, тем больше современных читателей обращают свой взор туда — в мир старых приключений, где могучими глыбами стоят мастера прошлого.

СПРАВКА «РГ»

Евгений Рудашевский — журналист, путешественник, писатель. В жанре нон-фикшн он пробует себя впервые, однако опыт работы журналистом помогает ему создавать предельно информативный и легкий для чтения текст. Евгений Рудашевский родился в 1987 году. Учился в Москве, Иркутске и Чикаго. Лауреат премий «Книгуру», «Золотой Дельвиг», «Южно-Уральская литературная премия» и др.

Просмотры: 0

- Знаю, что вы были дрессировщиком нерп. Опыт дрессуры помог в написании книги?

Безусловно. Когда понимаешь общие модели поведения морских млекопитающих и то, как развиваются их взаимоотношения с человеком, - это помогает. К тому же у меня не было необходимости углубляться в тему, с базовым материалом я познакомился на личном опыте.

- В чем поведенческие различия дельфинов и нерп?

Дельфины более дружелюбные. Нерпы очень боятся человека, поскольку он их единственный враг. На Байкале нерпы тысячи лет находились на вершине биологической цепочки, и у них не было соперников. Единственный, кто мог напасть на льду на нерпу, это медведь. Но и то в редких случаях, если нерпа устраивала свое логово недалеко от берега. А потом появились люди, и у нерп выработался страх по отношению к ним. У меня до сих пор на руках остались шрамы от знакомств с этими животными. Нерпы невольно проявляют агрессию, это защитная реакция. А у дельфинов естественных врагов в природе нет. И, несмотря на то, что человек их истребляет, отлавливает, содержит в дельфинариях и ставит на них опыты, страх перед людьми у них не выработался.

- Вы верите в то, что дельфины умнее людей?

Смотря с какой позиции оценивать и что вкладывать в понятие «умный». Разумеется, дельфины - высокоразвитые существа. С моей точки зрения, не стоит их очеловечивать. Но и принижать не нужно. Например, некоторые модели поведения дельфинов людям стоит изучать. Так, в моей книге описан случай, когда самка дельфина поднимает и опускает мертвого дельфиненка. Эпизод основан на реальных фактах. И интересен с точки зрения психологии: пока мать думает, что ребенку можно хоть как-то помочь, она делает все для его спасения, выталкивая на поверхность, чтобы он мог вдохнуть воздух. Но как только понимает, что детеныш умер, она не погружается в пучины стресса и депрессии, а просто уплывает жить дальше.

- А почему действие повести происходит в Абхазии?

Сама история выбрала эту страну.

- То есть рассказ про дружбу мальчика и дельфина - абхазская легенда?

Нет, это история, которую я услышал, когда отправился пешим походом в Абхазию и на несколько дней остановился пожить на берегу моря. И в разговоре с местными жителями буквально в нескольких фразах узнал о дружбе мальчика и дельфина, а также о том, к чему это привело. Тогда же пришлось скорректировать свои планы, отказаться от дальнейшего продвижения в горы. Остановиться в поселке Лдзаа, собирать детали быта и делать природные зарисовки.

- Абхазский эпос вас давно интересует?

Собираясь в новую страну, я стараюсь изучать ее историю и мифологию. Но пять лет назад я ничего не знал об Абхазии и мой интерес проявился там. В дальнейшем я ознакомиться с абхазским эпосом. И понял, что он чем-то схож с историей про моего Бзоу.

Рудашевский Е. Здравствуй, брат мой Бзоу!. - М.: КомпасГид, 2015. - 192 с.

А что еще в этой мифологии, кроме образов богатыря Сасрыквы и его верного коня Бзоу, перекликающихся с героями повести, вас поразило?

В комментариях к книжке я пишу, что самой неожиданной для меня в абхазских сказаниях стала нота дружелюбия, довольно редкая для военизированной мифологии древних. Своих врагов абхазы судя по их мифам выходили встречать как гостей, с распростёртыми объятиями. Мир и доброжелательность как оружие, которое вполне можно использовать в войне против самой войны. Честно говоря, я не припомню подобных эпосов. Как правило, в легендах восхваляется смелость нескольких или одного героя, если истории принадлежат маленькому народу. Этот персонаж может в одиночку мстить и побеждать.

Как вы считаете, почему в современной подростковой литературе отсутствует довольно большой корпус текстов, повествующих о простых и мудрых вещах таких, как взаимодействие человека и природы?

Мне сложно ответить на этот вопрос. С современной подростковой литературой я знаком не очень хорошо. Только недавно начал ее читать, поскольку сам попал в струю и мне стало любопытно, что пишут другие авторы.

- Какие произведения, прочитанные в детстве или во взрослом возрасте, помогли вашему становлению?

Если брать школьную программу, то вся она прошла мимо меня, я практически ничего не читал из того, что задавали по литературе. Предпочитал прогуливать уроки, носился по крышам, подвалам, болотам. Но для другого чтения я находил время. Прежде всего меня интересовала приключенческая литература. «Смок Беллью» Джека Лондона, «Дочь Монтесумы» Генри Райдера Хаггарда, «Белый ягуар - вождь араваков» Аркадия Фидлера. Как видите, в основном заботила индейская тема. Фенимор Купер, Майн Рид тоже были мной прочитаны. Поскольку я везде бегал, меня особенно волновал вопрос выживания. Поэтому и «Дерсу Узала» Арсеньева произвел большое впечатление. В те годы я мало понимал описываемое. Но меня привлекали дух свободы и разговоры о единении с природой не для того, чтобы управлять ею, а чтобы научиться мирно сосуществовать. К тому же дома была большая библиотека, и мои читательские интересы проявлялись странно. Какая обложка больше нравилась, такую книгу и хватал. Это могла быть и недетская литература. Так, я пришел к Францу Кафке, любимому автору школьных времен. К счастью, мои родственники не заставляли меня читать что-то конкретное, предоставляя мне свободу выбора, и не пугались даже тогда, когда мне в руки попадала «Антология современной эротической прозы».

Стоит настраивать ребенка на то, что если ему неприятно читать ту или иную книгу, то он может от нее отказаться

Существует мнение, что детям не стоит позволять читать взрослую литературу. И, например, Кафка ребенку может испортить жизнь. Как вы относитесь к подобным утверждениям?

Мне кажется, никогда не угадаешь, что испортит человеку жизнь, а что нет. Я могу судить по собственным впечатлениям. Я часто сталкивался с тем, что многие тексты, прочитанные еще в детстве, во взрослом возрасте воспринимаются иначе: выхватываешь другие акценты и детали. Так, фэнтезийную историю Юрия Самсонова «Максим в стране приключений» в детстве читал с удовольствием. А в 20 лет меня многое задело. Например, когда герой учился стрелять, он выбирал подвижную цель - бил по живым птицам. Но в детстве на подобные вещи внимания не обращаешь. Как не реагируешь и на излишнюю рефлексию. Тот же Кафка не действовал на меня депрессивно. Наоборот, я относил его к успокаивающей литературе, которая помогала мне решать свои юношеские проблемы. Возможно, стоит настраивать ребенка на то, что если ему неприятно читать ту или иную книгу, то он может от нее отказаться. Чтобы не было императива - начал, обязан дочитывать. Ребенку важно выбирать книги самостоятельно, но и самостоятельно от них отказываться.

В вашей повести почти у каждого героя есть своя история, связанная с дельфинами. Все ли они реальны? И где были вами почерпнуты?

Дело в том, что когда я работал с нерпами, мы совместно с МГУ проводили сравнительный анализ элементарной рассудочной деятельности нерп и дельфинов, проще говоря, пытались выяснить, кто умнее. То есть кто из них лучше решает простые логические задачки. Тогда-то и я познакомился с дельфинами поближе, прочел много книг (в том числе и специальной литературы). И Колдуэллов, и «Несущие ветер» Карен Прайор. Тогда я готовился к этой теме как дрессировщик, но впоследствии переработал материал и включил в «Здравствуй, брат мой Бзоу!».

- Спрашиваю, потому что меня особенно поразили две истории. Первую рассказывает отец героя Валера. Она о том, как забивали дельфинов, бросали их на берегу и они в муках умирали, крича сутками. И другая веселая, когда афалина кинул в собаку медузой. Обе непридуманные?

По поводу жестокого эпизода, безусловно, я его не наблюдал. Но история документальная, подобных, к сожалению, много. В той же Дании, на Фарерских островах, до сих пор существует нашумевший праздник Grindadrap, когда местные жители ради развлечения забивают множество дельфинов. Это связано с обрядом инициации - мальчик, чтобы стать мужчиной должен зарезать своего дельфина. По Интернету ходят фотографии, на которых гарпунят, режут, вспарывают дельфинов, окрасив залив в кровавые цвета. Это древний обычай. Но не стоит забывать и о варварских способах добывания морских млекопитающих, которые практиковались всегда. И то, что происходило с моим героем Валерой, еще не самое жестокое. Человек, прошедший средневековую инквизицию, умел выдумывать самые разные способы убийства. Например, в начале XX века, чтобы не тратить оружие, люди находили уже разложившегося кита, окунали в его тушу наконечник гарпуна и потом ударяли им живого кита, у последнего начинался страшный сепсис, гангрена. Охотники оставляли его на какое-то время и приходили, когда он умирал. Забирали его жир и ус...

А вот веселая история с медузой основана на личных наблюдениях, правда, в моей жизни медузами бросались не в собак, а в тренеров. Но принцип тот же. Дельфины сообразительные, игривые и по-своему вредные животные. Медузами они тренеров забрасывают в открытых садках, а не в закрытых дельфинариях. Иногда в ход идут и легкие камешки. Дельфины видят, какая у людей яркая реакция, и с удовольствием повторяют трюк, надеясь, что за него покормят.

Если возвращаться к идее Джеральда Даррелла, то зоопарк правильнее всего понимать как возможность сохранить вымирающие виды, помочь раненым животным, вырастить их и потом отпустить

- Я правильно понимаю, вы против содержания дельфинов в дельфинариях?

Все зависит от условий и обстоятельств. Я против того, чтобы специально отлавливать здоровых животных, содержать в тесноте, устраивать развлекательные шоу. В том же Китае, насколько я знаю, дельфинов нередко подсаживают на наркотики, чтобы они лучше работали за дозу. Такие питомцы быстро умирают, но это никого не смущает, дельцы ловят новых. Еще один негативный пример: байкальские нерпы в ярославском зоопарке, хозяева которого не знали, как правильно содержать этих животных. Нерпы жили в теплой воде, притом что привыкли к температуре в 3–5 градусов, ели другую пищу и в итоге погибли. Я против такого отношения. Но когда дельфинарий или нерпинарий - вынужденная мера, мне кажется, это неплохо. Например, в байкальском нерпинарии большинство животных, с которыми я работал, подранки, некоторых выбросило на берег, другие чем-то болели. Бывали случаи, когда отбившиеся от матерей детеныши попадали в сети рыболовов, те не знали, куда их девать и приносили к нам. Если возвращаться к идее Джеральда Даррелла, то зоопарк правильнее всего понимать как возможность сохранить вымирающие виды, помочь раненым животным, вырастить их и потом отпустить. Согласитесь, это совершенно другая истории.

- Кто еще, кроме Даррелла, ваш ориентир?

Те, чьи книги можно рекомендовать подросткам. Безусловно, кроме Даррелла, автора замечательного «Пути кенгуренка», это и Фарли Моуэт. Он был экологом, защитником природы, одним из сильнейших и известнейших писателей Канады. Его сочинения - это такой художественный рассказ о том, как он работал с животными и узнавал их. Его книги можно советовать детям с 10–12 лет. Самая интересная - «Не кричи: „Волки!“». Рассказывает о его жизни с волками, изучении их повадок. А еще про то, какие несправедливости творят с животными люди, не обращая внимания на то, что волчья стая «отдельный народ». Для детей постарше подойдёт книга Моуэта «Кит на заклание», эмоционально тяжелая история, которая запомнится надолго. А в более старшем возрасте, лет с 16, можно познакомиться с творчеством зоолога Конрада Лоренца. Он один из основателей этологии, посвятивший свою жизнь изучению разных животных. И пишущий о них довольно доступно (если не брать его научные труды). Знакомство с произведениями Лоренца в детстве может изменить взгляды на мир животных в лучшую сторону. Начать стоит с «Кольца царя Соломона».

- А чем вас привлекает архаика?

Я нахожу в ней особую красоту. Но это не значит, что я сам какой-то архаичный и патриархальный. Для меня патриархальный уклад - один из этапов пути, который преодолел человек по дороге к современности. Быть может, осколки древнеримских зданий привлекают также других своей красотой. Подобные вещи служат напоминанием о том, кем мы были.

В определенный момент ваш герой пропадает из повествования, и далее присутствует в книге опосредованно, только в разговорах близких, в письмах... Почему вы предпочли оставить войну, на которую он уехал, за кадром?

Для меня главной в книге была атмосфера, она привлекла меня в Абхазии. Поэтому вынесение войны за кадр, несмотря на яркую концовку, в некотором смысле вынужденный ход. Когда ушел Амза, жизнь не прекратилась, но она стала другой. В повести есть еще один герой - старик Ахра. Это Амза в старости, вернее, тот, кем бы он стал, если бы не война, глобализации и так далее. И мне было важно показать, что эта чудесная архаичная атмосфера не собирается вокруг конкретного персонажа. Но и она постепенно рассеивается, если пропадает преемственность. В этом селе больше не появится другой Ахра. Теперь его некем заменить.

- И все-таки инициация для вашего героя - это уход на войну?

Амза становится мужчиной уже тогда, когда на него падает тень войны, как только он перестает просто жить, наслаждаясь летом и дружбой со своим морским другом. Он задумывается о расставании, и в сердце поселяется грусть, его начинают мучить вопросы, которых он прежде не задавал. И сам он не знает, как на них отвечать. Помните, тот эпизод, где говорится, что Амза почувствовал, будто внутри у него появились пустые комнаты, которые он не знает, чем заставить? Это и есть обращение к взрослому миру.

- У вас к печати готовится несколько книг. О чем будет следующая?

Она посвящена Иркутску, Байкалу. Рассказывает про жизнь местных подростков, ее многонациональные особенности, в том числе и про бурятский шаманизм, его традиции, полностью вплетенные в современную жизнь, также героями становятся байкальские нерпы. События относятся к 2004–2005 годам.

Начали за здравие, а закончили...

Эта книга отчасти разочаровала меня.Начиналась она, как интересные записки современного путешественника-писателя, который еще и сам свой дневник в поездке по Индии ведет в стиле написания 19 века. Увы, вскоре минусов у этой книги оказалось больше, чем плюсов, но обо всем по порядку.

Плюсы:
- легкий слог, стиль под девятнадцатый век, что необычно, язык красочный;
- в начале каждой главы коротенькие выдержки из заметок разных путешественников.

Минусы:
- автор решил за довольно короткий срок пройтись по всем штатам такой разнообразной страны, при чем пройтись довольно бюджетно, как итог большая часть интересных мест в разных штатах пропускалась, выдергивалось либо нечто заезженное в остальных туристических маршрутах, либо бралось наугад нечто порой неинтересное, видимо на что у автора хватало денег, при посещении. Все сбивчиво в этой книге, получилась разнообразная каша от такого бессмысленного марафона;

Сам смысл повествования - видимо из-за усталости от забегов под жарким солнцем, во влажном климате, содержание книги медленно начинает сводиться к чистым простыням в отеле и кандиционерам в автобусах. С середины книги я только и читала, что о чистоте белья, которое встречалось автору, о еде, которую он покупал в супермаркетах или лавках, о духоте и грязи улиц. При чем об этом расписывалось подробно, а о действительно интересных вещах говорилось мало;

Сам автор и его отношение к окружающим оставляет желать лучшего. Он, как будто с Луны спустившись, удивляется, что за фото на фоне старого храма разряженный в национальную одежду индус потребует деньги, что за услуги, которые ему предлагают на рынке надо платить (право же, удивительно!), то автор троллит йогов, местных жителей, издеваясь над ними, пытаясь подчеркнуть свое превосходство. Жителей Индии он называет "коровьим народом", скупость путешественника временами пробивает дно, когда он наперегонки бегает с нищим, с уставшей сопровождающей, под палящем солнцем, по одно причине - дабы не платить ему гроши, за указание пути до отеля. Само отношение к его спутнице Ольге - это отдельная тема. Она безмолвная словно тень, диалогов с ней нет, он то забывает ее в толпе разгоряченных индусов и девушку чуть не изнасиловали, то, когда у нее нервный срыв в отеле, он начинает толкать ей философские речи о душе, а после того, как у нее происходит гнойный нарыв возле глаза и надо бы идти к врачу, то автор тащит ее в горы, не заботясь о ее здоровье. Отчасти из-за высокомерного отношения автора к окружающему миру не хочется читать книгу, кроме пафоса и жалоб в ней, начиная с середины ничего нет;

Автору удалось выставить целую страну, как большой бомжатник. Он сочно расписывает вонь, грязь, тупых людей, воровство, попрошаек, пот, разного рода болячки, а вот интересные памятники, достижения этого древнего народа опускает, после строк написанных им хочется скорее помыться, сделать парочку прививок от разных экзотических болячек, а лучше всего сжечь книгу на погребальном костре.

‒ Евгений, насколько я знаю, книга «Эрхегорд. Сумеречный город» ‒ ваш первый опыт в жанре фэнтези. Почему вы решили ее написать?

‒ Именно в жанре фэнтези эта книга ‒ первая, но начинал я, по сути, еще лет в 19‒20, с мистических рассказов. У меня тогда как раз выходили первые публикации ‒ полуфэнтези-полумистика, в них было что-то от Франца Кафки и Маркеса. Именно у этих писателей я черпал какие-то идеи. Меня настолько впечатлило то, как пишет Кафка, что я решил попробовать создать что-то подобное. И примерно в те же годы у меня уже зарождались первые идеи для написания «Эрхегорда», который тогда еще так не назывался. Постепенно эти идеи копились, но я чувствовал, что пока мне не хватает ни литературных навыков, ни видения всей этой истории. Прошло пять лет, прежде чем я смог за нее взяться.

Но когда я пишу, то совершенно не делаю для себя какого-то разграничения между реалистичной прозой и фэнтези. Для меня это просто использование разных художественных средств. Иногда приходят идеи и образы, которые реалистически все равно не получится отобразить, поэтому начинаешь использовать другие приемы. Но сама суть, да и многие образы родственны друг другу. Я воспринимаю все это как единое целое.

‒ Какие книги в жанре фэнтези вам нравятся и какие из них повлияли на вас?

‒ Для меня эталоны фэнтези ‒ это прежде всего «Хроники Дюны» Фрэнка Герберта, первые три книги, и «Хроники Амбера» Роджера Желязны. Конечно, отчасти повлияли и другие книги, в том числе и советские, и Толкин по-своему повлиял. Но образец, на который мне условно хочется ориентироваться ‒ по атмосфере, по выстраиванию образов, по самой литературной технике и по содержанию, ‒ это «Хроники Дюны».

‒ В вашей книге много отсылок к прошлому Земель Эрхегорда, почти каждая глава начинается с «исторической» справки, «цитаты» из какой-то древней книги или текста листовки, снятой с заброшенного здания. Расскажите, как вы создавали этот мир?

‒ Для меня вообще сам мир, включая историю Земель Эрхегорда, ‒ это и есть основа произведения. Часто в основе книг в жанре фэнтези лежат человеческие взаимоотношения: кто-то спорит, влюбляется, женится, или же в центре внимания находятся какие-то большие сражения. По-своему это тоже интересно. Но сама фэнтезийная составляющая оказывается фоном, и если взять отдельно отношения между героями, какие-то разговоры, то можно подумать, что это вполне реалистичное произведение. Иногда даже создается впечатление, что антураж фэнтези немного лишний. А для меня важна прежде всего сама история Земель Эрхегорда. Я, к сожалению, не могу рассказать, в чем суть, поскольку главная идея раскрывается только в последней книге серии. Изначально я задумывал одну книгу, но потом понял, что мне не удастся передать в ней всю эту атмосферу. Поэтому первая, вторая, третья, четвертая книги и возможные продолжения ‒ это такая подводка к тому центральному образу, который я как раз и придумал лет в 20‒21, который мне очень хочется отобразить и к которому я постепенно подбираюсь. И история Земель Эрхегорда, их легенды, предания - это и есть самое интересное. Наибольшее наслаждение я получаю от работы над ними.

В книгу вплетаются всевозможные истории, которые я узнаю в своих поездках, и еще в ней очень много отсылок к истории Сибири. Тот, кто живет в Иркутске или в Бурятии, наверняка многие места будет узнавать. Для меня прообразом был Окинский район, Тофалария, про которую уже в реалистичном ключе я рассказал в книге «Солонго. Тайна пропавшей экспедиции». Если читать ее внимательно, можно заметить определенные пересечения. Они будут продолжаться, и потом даже станет понятно, почему они перекликаются. Все подробности черпаются из реальной жизни, наблюдений, из культуры бурятов, тофаларов (они же карагасы). Это такой плавильный котел, из которого ты постепенно достаешь те или иные образы. И чтобы отобразить их более глубоко, ты используешь фэнтезийные приемы, появляется элемент мистики. Мне кажется, мистика нужна, чтобы глубже понять идею того же шаманизма, сам дух этой культуры. Я, конечно, не говорю: почитайте «Эрхегорд», и вы что-то поймете в бурятском шаманизме! Для нас это воспринимается как сказка. Но ведь бурятские народы во все это действительно верили. Их предания, сказки, бурханы (скульптурные изображения будды, бодхисаттвы или других персонажей буддизма. ‒ Прим. ред .) ‒ для них все это было абсолютно реальным. И чтобы рассказать о мире, где это до сих пор реально, мне и потребовались истории Эрхегорда.

‒ В одном из интервью вы сказали, что обычно при работе над книгой стараетесь опираться на три проверенных источника. Какими источниками вы пользовались, когда писали «Солонго»?

‒ Действительно, это такое правило журналистской работы: желательно, чтобы каждый факт, о котором ты сообщаешь, всегда подтверждался тремя независимыми источниками. К сожалению, не всегда удается соблюдать этот принцип. Например, тофалары ‒ о них известно очень мало. Мало научных работ посвящено им. В основном это были работы Сибирского отделения Российского географического общества, какие-то советские научные работы. Но фактов не так много. Мало наследников карагасов, и они уже ассимилированы. Поэтому иногда просто недостает источников. Но в своей литературной работе я, как правило, опираюсь на такие три источника: первый - это личный опыт (тайга, Саяны, Сибирь - из личных походов), второй - научная литература, которую удается найти, а третий - это «эксперты», местные жители и те, кто хорошо разбирается в нужной мне теме. Приходилось обращаться к ним за помощью, чтобы сверять некоторые моменты. Так что условно получается три источника.

‒ В «Солонго» главный герой часто вспоминает своего дедушку, и впоследствии он даже пошел по его стопам. Есть ли в вашей жизни человек, который повлиял на вас так же сильно?

‒ Это проявляется в разных областях. Например, мой дедушка по папиной линии ‒ ученый, доктор наук, преподавал в физтехе (Московском физико-техническом университете - прим. ред .). В научном подходе к источникам я всегда ориентируюсь на дедушку. Его любовь к книгам не могла мне не передаться. Дома была огромная библиотека, из которой я узнавал для себя много нового. Я просто подходил к шкафу и брал наугад книжку, которая, как мне казалось, могла бы навести меня на какие-то мысли. Поэтому детская литература прошла мимо меня, но я был и не против, мне это нравилось.

А если говорить о дедушке и бабушке иркутских, то от них я черпал любовь к родному городу и вообще Сибири, интерес к ее истории. Мне повезло, потому что у меня, по сути, вся семья - преподаватели, и это не могло на мне не отразиться.

‒ Вот одно из высказываний дедушки героя: «Мы проживаем много жизней. Изменившись, становимся другими людьми, чужаками сами себе». Вспоминая себя прошлого, вы тоже видите чужого человека?

‒ Да, поскольку жизнь заставила меня жить в совершенно разных местах, заставила менять занятия. Это разные этапы, в каком-то смысле разные люди. Иногда я даже не понимаю, почему «тот человек» так себя вел. По-своему интересно проживать разные жизни и потом вспоминать. Иногда ‒ с грустью из-за того, что еще хотелось бы пожить той жизнью, но она не вовремя закончилась. Это такое рождение-перерождение в течение одной жизни, и оно довольно увлекательное. Я очень надеюсь, что сейчас этот процесс несколько затормозился, раньше это более бурно происходило. Надеюсь ‒ и в то же время понимаю, что пройдет лет десять, и, может, я себя сегодняшнего буду вспоминать как знакомого, но несколько чужого человека. И это прекрасно, потому что ты не имеешь ни малейшего представления о том, как ты будешь думать, чем ты будешь заниматься. Я, конечно, собираюсь писать и дальше, хотя бог его знает, как там сложится, ‒ и это тоже хорошо.

‒ В «Солонго» главный герой часто представляет себе карту мира, на которой черными пятнами обозначены места, куда он не смог бы попасть даже при самом сильном желании. А на вашей карте есть такие черные пятна?

‒ Черные пятна есть. Марианская впадина для меня ‒ черное пятно, потому что у меня несколько повышенное внутричерепное давление и дайвингом заниматься мне не полезно. Я когда-то занимался плаванием, погружался, но не больше чем на десять метров. Реально оценивая вещи, я понимаю, что Эверест тоже для меня закрыт. Он такой наполовину черный, наполовину серый. Серый ‒ потому что стал туристическим местом, туда едут тысячи людей, и мне просто не хочется портить впечатление. Для меня Эверест - это Эверест времен Хиллари, Норгея (совершили первое восхождение на Эверест 29 мая 1953 г. ‒ прим. ред .), когда это все-таки была настоящая вершина мира, еще совсем не туристическая. Но «черных» мест на моей карте вообще-то немного. Весь мир мне интересен, а недоступны только Эверест и Марианская впадина.

‒ С одной стороны, туризм ‒ это хорошо, люди узнают много нового. Но, с другой стороны, он может приносить определенный вред природе и культуре. Как вам кажется, есть ли решение у этой проблемы?

‒ Я бы все-таки не стал называть это проблемой. Прекрасно, что сейчас мир настолько доступен. Например, весной я собираюсь в Перу. Смешно подумать ‒ я доберусь туда в общей сложности за шестнадцать часов. Что такое шестнадцать часов перелета, когда у нас по России, чтобы добраться, например, до Иркутска, не так давно нужно было три-четыре месяца. Сегодня все эти далекие расстояния сократились. Практически любой человек, имеющий более или менее доходную работу, может отложить какую-то сумму, чтобы отправиться в Европу или Азию. Конечно, это прекрасно. Мир стал более открытым. Но при этом он стал более скучным. В том числе и поэтому иногда не хочется куда-то ехать. У тебя есть какой-то образ места, сложившийся из книг, из истории, а потом ты приезжаешь туда и видишь туристов с зонтиками. Какая-нибудь опасная скала, на которую тяжело забраться, ты весь измученный, взмыленный забираешься туда с рюкзаком, думаешь, что покорил вершину, а там туристы ходят счастливые и довольные ‒ их туда на вертолете забросили. В этом смысле мир стал немного скучным.

А то, что туристы после себя часто оставляют грязь, разрушают какие-то памятники культуры ‒ конечно, это печально. Но, с другой стороны, для нас это естественно. Это такой дым цивилизации ‒ то, что мусор везде распространяется. Но, к счастью, люди любят и убираться. У нас всегда одно за другим следует. Вначале толпа туристов после себя оставляет консервные банки, потом идет толпа волонтеров-добровольцев и все эти банки убирает. Естественный процесс. Было бы несколько странно говорить, что нужно запретить туризм, чтобы не загрязнять какие-то важные места. Хотя в том же Перу сейчас немного ограничили доступ к Мачу-Пикчу, и это логично ‒ туда идут тысячи людей. Мы все равно, конечно, пойдем в Мачу-Пикчу, но я немного боюсь того, что там увижу. Для меня это что-то такое сверхъестественное, а тут я приду, и там будут тысячи туристов и кучи мусора. Конечно, это вид слегка подпортит… И все же это большой плюс, что у людей появилась возможность путешествовать по всему миру.

Единственное, грусть остается оттого, что мир оказался необычайно тесен, и мы сейчас живем в таком промежутке между космическими путешествиями и тем временем, когда по земле еще было интересно ходить пешком. Я надеюсь, что лет через 40‒50 я еще застану тот момент, когда можно будет отправиться на экскурсию на Марс. С удовольствием слетаю туда. До полетов к Туманности Андромеды я, понятно, не доживу, но ничего, по Марсу я тоже с удовольствием похожу и тоже там свой фантик брошу, отмечусь, оставлю человеческий след. Пусть знают, что люди ‒ они такие.

Беседу вела Полина Андреева

______________________________

Полина Андреева, 14 лет, обладатель диплома «Книжный эксперт XXI века», г. Москва

Книги Евгения Рудашевского:

О книге Евгения Рудашевского «Здравствуй, брат мой Бзоу!» рассказали Ксения Барышева в статье и Ксения Полковникова в статье

О книге Евгения Рудашевского «Солонго. Тайна пропавшей экспедиции» рассказали Полина Андреева в статье и Даниэль Бронский в статье