Философия войны. Проблемы войны и мира в различных философских учениях и исторических периодах Человек в войне и мире философия

Замысел романа о людях, прошедших через декабризм и изгнание («Декабристы», 1863), приводит Толстого к эпохе 1812 г., с небывалой силой обнажившей мощь и жизнеспособность русского характера и нации в целом. Но задача выявления внутренних источников противостояния злу и победы человека (и нации) над ним обращает писателя к эпохе «неудач и поражений», где сущность характера должна была «выразиться еще ярче» (13, 54). Начало действия «Войны и мира» переносится к 1805 г.

В 60‑е гг. в связи с крестьянской реформой и последовавшими за ней преобразованиями страны вопросы о закономерностях развития истории, о самом процессе исторического движения человечества становятся для России важнейшими. Своеобразными ответами на них явились и «Идиот» Достоевского (1868), и «Обрыв» Гончарова (1869), и «История одного города» Салтыкова‑Щедрина (1870). Исторический замысел Толстого оказался в главном русле исканий русской общественно‑литературной мысли этого периода.

Сам Толстой воспринимал «Войну и мир» как «книгу о прошедшем» (15, 241), не подводимую ни под одну из жанровых форм. «Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника, – писал он. – „Война и мир“ есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось» (16, 7). Однако широта философско‑исторического синтеза и глубина социально‑психологического анализа многообразных проявлений истории в человеке и человека в истории обусловили закрепление за «Войной и миром» определения «романа‑эпопеи». Бесконечность процесса духовных извлечений при чтении «Войны и мира» органично связана с толстовской задачей выявления общих закономерностей общественного и личного бытия, подчиняющих себе судьбы отдельных людей, народов и человечества в целом, и находится в прямой связи с толстовскими исканиями пути людей друг к другу, с мыслью о возможном и должном человеческом «единении».

Война и мир – как тема – это жизнь в ее универсальном охвате. Вместе с тем война и мир – самое глубокое и трагическое противоречие жизни. 28 Размышления над этой проблемой вылились у Толстого прежде всего в исследование взаимосвязи свободы и необходимости, сущности волевого акта личности и объективного результата его последствий в конкретный момент. Называя эпоху создания «Войны и мира» «самоуверенным временем» (15, 227), забывшим о существовании этой проблемы, Толстой обращается к философской, богословской и естественнонаучной мысли прошлого, бившейся над решением вопроса о взаимосвязи свободы и необходимости (Аристотель, Цицерон, Августин Блаженный, Гоббс, Спиноза, Кант, Юм, Шопенгауэр, Бокль, Дарвин и т. д.), и нигде – ни в философии, ни в богословии, ни в естествознании – завершающего позитивного итога в разрешении проблемы не находит. В исканиях минувших веков Толстой обнаруживает постоянное возвращение новых поколений к «пенелоповой работе» (15, 226) своих предшественников: «Рассматривая философскую историю вопроса, мы увидим, что вопрос этот не только не разрешен, но имеет два решения. С точки зрения разума – свободы нет и не может быть, с точки зрения сознания нет и не может быть необходимости» (15, 227–228).

Размышления о закономерностях развития человеческой истории приводят Толстого к разделению понятий разум и сознание. «Откровения» сознания, по мнению писателя, предполагают полную свободу личности, требования же разума рассматривают любое проявление свободы (иначе – воли) человека в его сложных связях с окружающей действительностью по законам времени, пространства и причинности, органическая связь которых и составляет необходимость.

В черновых вариантах «Войны и мира» Толстой рассматривает ряд величайших нравственных «парадоксов» истории – от времен крестовых походов, Карла IX и Варфоломеевской ночи до французской революции, – которые не получили объяснения, по мнению писателя, ни в одной из известных ему историко‑философских концепций, и ставит перед собою задачу отыскать новые законы человеческой истории, которая определяется им как «наука народного самопознания» (15, 237).

В основу концепции Толстого ложится идея «непрерывного движения личности во времени» (15, 320). Проводится масштабное сопоставление: «Как в вопросе астрономии, так и в вопросе humaniores настоящего времени, все различие взгляда основано на признании или непризнании абсолютной неподвижной единицы, служащей мерилом изменения явлений. В астрономии это была неподвижность земли, в humaniores это – неподвижность личности, души человеческой <…> Но в астрономии истина взяла свое. Так точно в наше время истина подвижности личности должна взять свое» (15, 233). «Подвижность личности» при этом соотносится с подвижностью души, утвердившейся уже с повести «Детство» как неотъемлемый признак человека «понимающего».

По отношению к истории вопрос о свободе и необходимости решается Толстым в пользу необходимости. 29 Необходимость определяется им как «закон движения масс во времени». Одновременно писатель подчеркивает, что в личной жизни каждый человек в момент совершения того или иного поступка свободен. Этот момент он называет «бесконечно малым моментом свободы в настоящем», в период которого «душа» человека «живет» (15, 239, 321).

Однако каждый данный момент времени неизбежно становится прошедшим и превращается в факт истории. Его неповторимость и невозвратимость предопределяют, по Толстому, невозможность признания свободы воли применительно к совершившемуся и прошедшему. Отсюда – отрицание ведущей роли произвольных действий личности в истории и одновремнно утверждение нравственной ответственности человека за любой поступок в каждый бесконечно малый момент свободы в настоящем. Этот поступок может быть актом добра, «соединяющим людей», или актом зла (произвола), «разъединяющим людей» (46, 286; 64, 95).

Неоднократно напоминая о том, что свобода человека «закована временем» (15, 268, 292), Толстой вместе с тем говорит о бесконечно великой сумме «моментов свободы», т. е. жизни человека в целом. Поскольку в каждый такой момент – «душа в жизни» (15, 239), идея «подвижности личности» ложится в основу закона необходимости движения масс во времени.

Утвержденная писателем в «Войне и мире» первостепенная значимость «каждого бесконечно малого момента» как в жизни отдельного человека, так и во всемирном движении истории предопределила метод анализа исторического и обусловила тот характер «сопряжения» масштабности эпопеи с детализацией психологического анализа, который отличает «Войну и мир» от всех форм художественно‑исторического повествования и остается до сих пор уникальным как в русской, так и в мировой литературе.

«Война и мир» – книга исканий. В попытке Толстого найти законы движения человеческой истории важен сам процесс поиска и система доказательств, углубляющая проницательность читательского суждения. Некоторая логическая незавершенность и противоречивость общего философского синтеза этих исканий ощущалась и самим Толстым. Он предвидел обвинения в склонности к фатализму. И потому, развивая идею исторической необходимости и конкретной формы ее выражения – закона стихийного движения масс к неизвестной цели, – писатель настойчиво и неоднократно подчеркивал нравственную ответственность человека за любое решение или поступок в каждый данный момент.

«Воля провидения» в философско‑художественной интерпретации Толстым жизненного процесса – отнюдь не парализующее вмешательство «высшей силы», устраняющей активность зла. И в общей и в частной жизни людей зло действенно. «Безучастная сила» слепа, жестока и результативна. С понятием «фатализм», употребляемым самим Толстым для объяснения явлений, неподвластных «знанию разумному», связано в художественной ткани романа «знание сердечное». «Пути мысли» противопоставляется «путь ощущения», «диалектике разума» (17, 371) – «диалектика души». «Знание сердечное» обретает в сознании Пьера наименование «веры». Это знание – не что иное, как нравственное чувство, вложенное природой в каждого человека, являющееся, по мнению Толстого, «надысторическим» и несущим в себе ту энергию жизни, которая фатально противостоит силам произвола. Скептицизм Толстого покушается на «всесильность» разума. Источником духовного самотворчества выдвигается сердце.

Черновые наброски к «Войне и миру» отражают семилетний процесс поиска и сомнений, завершившийся философско‑историческим синтезом 2‑й части эпилога. Описание ряда событий в движении народов с запада на восток и с востока на запад, конечная цель которого, по Толстому, осталась недоступной человеческому разуму, начинается с исследования эпохи «неудач и поражений» русского народа (нации в целом) и охватывает период с 1805 по август 1812 г. – канун Бородинского сражения, причем июнь – август 1812 г. (вторжение Наполеона в Россию и движение его к Москве) и предшествующие этому времени семь с половиною лет качественно неоднородны. С момента вступления французского войска на русскую территорию «неудачи и поражения» русской армии сопровождаются необычайно быстрым пробуждением общенационального самосознания, предопределившим исход Бородинского сражения и последующую катастрофу Наполеона.

Жанровое своеобразие «Войны и мира» определяется Толстым в 1865 г. как «картина нравов, построенная на историческом событии» (48, 64). Действие романа охватывает 15 лет и вводит в читательское сознание огромное количество действующих лиц. Каждое из них – от императора и фельдмаршала до мужика и простого солдата – подвергается Толстым «испытанию» временем: и бесконечно малым моментом, и суммою этих моментов – историей.

В противостоянии России Наполеону органично сливаются народное и национальное. Этому единству противостоит в «Войне и мире» высший петербургский аристократический круг, осмысленный писателем как отрицаемое им привилегированное общественное сословие, отличительной чертой которого и является «непонимание». При этом патриотическое чувство народа в период наполеоновского нашествия рассматривается Толстым как высочайший уровень «знания сердечного», обусловившего возможность «человеческого единения» в 1812 г., исторически значимого для последующих судеб России и Европы в целом.

Первое развернутое философское отступление предварит описание событий 1812 г. Но вся его проблематика будет теснейшим образом связана с толстовской концепцией «движения личности во времени», развитой в художественной ткани первого тома «Войны и мира».

Уже из первой части, открывающей роман, становится очевидным, что внутренние побуждения и Болконского и Безухова и объективный результат их поступков не находятся в прямой логической связи. Князь Андрей, презирая свет (с его извращенным «нравственным миром») – «заколдованный круг», без которого не может жить его жена, – вынужден бывать в нем.

Пьер, страдающий от бремени кутежей Курагина и Долохова и дающий слово Болконскому расстаться с ними, тотчас после этого обещания отправляется к ним. Все тот же Пьер, не помышляя о наследстве, становится обладателем одного из крупнейших в России состояний и одновременно будущей жертвой произвола семьи Курагиных. «Бесконечно малый момент свободы» героев оказывается «закованным временем» – разнонаправленными внутренними побуждениями окружающих людей.

Движение Болконского и Ростова к катастрофе Аустерлица предваряется отступлением русских войск через реку Энс и Шенграбенским сражением. В центре обоих описаний – нравственный мир войска. Переход через Энс открывает в романе тот период военных действий, когда русская армия была вынуждена действовать «вне всех предвидимых условий войны» (9, 180). Вместо «глубоко обдуманной» союзниками тактики наступления единственная «почти недоступная» цель Кутузова состояла в спасении русского войска. «Общий ход дела», столь важный для князя Андрея и недоступный Николаю Ростову, воздействует на обоих героев одинаково активно. Стремление Болконского изменить течение событий личным подвигом и желание Ростова обрести «полноту жизни» в условиях, требующих лишь честного исполнения воинского долга и позволяющих уйти от сложностей и «тонкостей» ежедневного существования в «миру», постоянно сталкиваются с непредвиденными обстоятельствами, которые независимо от воли героев подтачивают их надежды.

Начало переправы через Энс изображается через зрительное и слуховое восприятие нейтрального второстепенного персонажа – князя Несвицкого. Конец ее дается через противоречивые переживания Николая Ростова. Разновеликая масса солдат и офицеров, пеших и конных, мелькающая перед Несвицким, отрывки диалогов, короткие, не связанные и потому бессмысленные реплики – все тонет в общей картине беспорядка, почти неподвластной человеку стихии. Солдаты рядом, но не вместе. И сам Несвиций, адъютант главнокомандующего, прибывший с приказом, и Ростов – практически лишь беспомощные зрители. При этом неясность и поспешность происходящего, стоны, страдания, смерть, рождающийся и растущий страх сливаются в сознании Ростова в одно болезненно‑тревожное впечатление и заставляют его думать, т. е. делать то, что дается ему с таким трудом и от чего он так часто бежит.

Переправы через Энс Болконский не видит. Но картина «величайшей поспешности и величайшего беспорядка» отступления русской армии делают очевидным для него «упадок духа» войска. Тем не менее как Болконский‑теоретик в первой беседе с Безуховым, так и Болконский‑практик в диалоге с Билибиным, уже ощутивший разрушающую силу «нравственного колебания» армии, одинаково уверен в личном избранничестве, долженствующем определить исход предстоящих военных действий.

Шенграбенское сражение – единственное событие в истории войны 1805 г., имевшее, с точки зрения Толстого, нравственное оправдание. И вместе с тем – первое практическое столкновение Болконского с законами войны, психологически подточившее его волюнтаристские устремления. План спасения отрядом Багратиона основной части русской армии явился актом воли Кутузова, покоился на нравственном законе (жертвою «части» спасалось «целое») и был противопоставлен Толстым произволу решения о сражении под Аустерлицем. Исход сражения решается общим «духом войска», который чутко ощущается Багратионом. Все происходящее он воспринимает как нечто им предвиденное. Несостоявшемуся личному «Тулону» Болконского противопоставляется «общий Тулон» батареи Тушина, определивший ход битвы, но не замеченный и не оцененный другими.

Столь же важным является Шенграбен и для самоопределения Ростова. Несопоставимость внутреннего побуждения (задор и решимость) и объективного результата (ранение и паническое бегство) ввергает героя в пучину страшных для него вопросов и вновь, как на Энском мосту (Толстой дважды проводит эту параллель), заставляет Ростова думать.

Решение об Аустерлицком сражении принимается вопреки воле Кутузова. Предусматриваются, казалось, все возможности, все условия, все «малейшие подробности» (9, 303). Победа представляется не «будущим», а уже «прошедшим» (9, 303). Кутузов не бездеятелен. Однако его энергия противостояния умозрительным построениям участников военного совета в канун сражения, покоящаяся на ощущении «нравственного мира» армии, ее «общего духа» и внутреннего состояния войска противника, парализуется произволом других, облеченных бо́льшею властью. Кутузов предвидит неизбежность поражения, но бессилен сломить активность множества произволов и потому столь инертен на предшествующем сражению совете.

Болконский перед Аустерлицем – в состоянии сомнения, неясности и тревоги. Оно порождено «практическим» знанием, обретенным рядом с Кутузовым, правота которого всегда подтверждалась. Но сила умозрительных построений, власть идеи «торжества над всеми» переводит сомнение и тревогу в ощущение достоверно наступающего «дня его Тулона», который должен предопределить общий ход дела.

Все предусмотренное планом атаки рушится сразу, и рушится катастрофически. Непредугаданными оказываются намерения Наполеона (он вовсе не избегает сражения); ошибочными – сведения о расположении его войск; непредвиденным – его план вторжения в тыл союзной армии; почти ненужным – отличное знание местности: еще до начала сражения в густом тумане командиры теряют свои полки. Чувство энергии, с которым солдаты двинулись к месту сражения, обращается в «досаду и злобу» (9, 329).

Союзные войска, уже видевшие себя атакующими, оказались атакованными, и в самом уязвимом месте. Подвиг Болконского был совершен, но ничего не изменил в общем ходе сражения. Катастрофа Аустерлица вместе с тем обнажила для князя Андрея противоречивость между построениями разума и «откровениями» сознания. Страдание и «близкое ожидание смерти» открыли его душе нетленность общего потока жизни (настоящего), символизируемого «вечным» для всех людей небом, и преходящую значимость личности, которую героем делает совершающееся историческое событие.

Николай Ростов непосредственным участником сражения не является. Посланный курьером, он выступает как зритель, невольно созерцающий разные периоды и участки битвы. То состояние умственного и душевного напряжения, во власти которого Ростов оказался в итоге Шенграбена, ему не под силу и длительным быть не может. Его инстинкт самосохранения находит почву, гарантирующую безопасность от вторжения страшных и ненужных ему вопросов. «Обожествление» императора, творящего, с точки зрения Ростова, историю, уничтожает страх смерти. Нерассуждающая готовность умереть за государя в любой момент выводит из сознания героя вопрос «зачем?», возвращает Ростова к норме «здоровой ограниченности» (48, 49), предопределяя тем самым его рассуждения о «долге» повиновения правительству в эпилоге романа.

Путь сомнений, тяжких кризисов, возрождений и новых катастроф и для Андрея и для Пьера (в период 1806 – начала 1812 г.) есть путь познания – и путь к другим людям. То понимание, без которого, по мысли Толстого, не может быть и речи о «единении людей», – не только природный интуитивный дар, но способность и одновременно потребность, обретаемые опытным путем. Для Друбецкого и Берга, достигающих в период от Аустерлица до 1812 г. (т. е. в период «неудач и поражений») предельно возможных для каждого из них границ служебной и личной карьеры, потребности в понимании нет. Жизнетворная стихия Наташи на какой‑то момент уводит Друбецкого от Элен, но мир «праха» людского, позволяющий легко и быстро подниматься по ступеням лестницы добродетелей извращенных, одерживает верх. Николай Ростов, наделенный «чуткостью сердца» (10, 45) и одновременно «здравым смыслом посредственности» (10, 238), несет в себе способность понимания интуитивного. Именно поэтому столь часто вторгается в его сознание вопрос «зачем?», поэтому он ощущает «синие очки общежития» (10, 141), определяющие поведение Бориса Друбецкого. Этим «пониманием» Ростова во многом объясняется и возможность любви к нему Марьи Болконской. Однако человеческая заурядность Ростова постоянно заставляет его уходить от вопросов, сложностей, неясностей – от всего, что требует значительных умственных и эмоциональных усилий. Между Аустерлицем и 1812 годом Ростов то в полку, то в Отрадном. И всегда в полку ему «тихо и спокойно», в Отрадном – «трудно и запутано». Полк для Ростова – спасение от «житейской путаницы». Отрадное – «омут жизни» (10, 238). В полку легко быть «прекрасным человеком», в «миру» – трудно (10, 125). И лишь дважды – после огромного карточного проигрыша Долохову и в момент размышлений о мире между Россией и Францией, заключенном в Тильзите, – в Ростове рушится гармония «здоровой ограниченности». 30 Понимания, связанного с глубиной познания частных и общих закономерностей жизни человечества, Николай Ростов – в пределах «романных» – обрести не может.

Уединенная (но по‑своему активная) жизнь в Лысых горах и Богучарове, государственная деятельность, любовь к Наташе – путь Болконского от катастрофы Аустерлица к 1812 году. Этот период для Безухова – женитьба на Элен, дуэль с Долоховым, увлечение масонством, филантропические начинания и тоже любовь к Наташе. При всей несхожести натур и Андрей, и Пьер стремятся к общей цели: открыть смысл и движущий источник жизни человека и человечества в целом. И тот и другой способны задать себе вопрос – «…не вздор ли все то, что я думаю?..» (10, 169) или прийти к мысли: «не то» (10, 39).

Сильный, трезвый и скептический ум Болконского, воля и одновременно эгоцентризм держат его в замкнутом кругу разрушительного отрицания. «Смягчить» его мизантропию и разбить негативный строй эмоций «жаждою жизни» и стремлением к «свету» (10, 221) оказались в состоянии лишь общение с Пьером и чувство к Наташе. Крах честолюбивых помыслов на поприщах военном и гражданском связан с падением (в сознании героя) двух кумиров, добившихся «торжества над людьми», – Наполеона и Сперанского. Но если Наполеон был для Болконского «отвлеченной идеей», Сперанский – живой и постоянно наблюдаемый им человек. Непоколебимая вера Сперанского в силу и законность ума (более всего пленившая князя Андрея) с первой встречи контрастирует в сознании героя с «холодным, зеркальным, не пропускающим к себе в душу» (10, 168) взглядом Сперанского. Резкое неприятие вызывает и «слишком большое презрение» Сперанского к людям. Формально деятельность Сперанского представлялась «жизнью для других», но в существе своем являлась «торжеством над другими» и влекла за собою неизбежную «смерть души».

Мир «настоящего» связывался Болконским уже на первых страницах романа с «живым человеком» (9, 36), противостоящим «мертвому» свету. Миром «настоящего» – общением с «живой душою» Пьера и чувством к Наташе – было разрушено стремление Болконского «уйти» от общества (после Аустерлица) и замкнуться в самом себе. Эта же сила обнажает и всю суетность, тщетность и праздность разнообразных комитетов государственного преобразования, обходивших все, «что касалось сущности дела» (9, 209).

Та полнота жизни, которую вдруг и впервые обретает князь Андрей, разрушается им самим. Потребность в понимании для него безгранична, но способность к пониманию других ограничена. Катастрофа Аустерлица уже показала Болконскому действенность и динамичность «бесконечно малого момента». Но опыт прошедшего и глубина познания жизни отнюдь не разрушили эгоцентризма героя, и потому способность его интуитивного понимания по сравнению с началом романа почти не изменилась.

О семье Ростовых он думает: «…это добрые, славные люди <…> разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе» (10, 210). Но его способность к пониманию героини оказывается еще меньшей.

Для Толстого (и его героя 50‑х гг.) каждый проходящий день – факт истории, истории живой, своего рода «эпоха» в жизни души. Болконский этим ощущением значимости каждого проходящего дня не обладает. Идея движения личности в каждый «бесконечно малый момент», положенная в основу философской концепции «Войны и мира», и год разлуки, который предлагает Наташе князь Андрей по произволу отца, в романе явно соотнесены. Закон движения личности во времени, силу которого герой уже испытал, не переносится им на другого человека. Свобода и необходимость рассматриваются Болконским лишь применительно к собственной личности. Нравственное чувство князя Андрея оказывается изолированным от ощущения личной вины.

Понимание приходит к Болконскому на пороге смерти. «Что‑то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю» (11, 253) – эта мысль настойчиво вторгается в сознание князя Андрея после смертельного ранения при Бородине и сопровождает его в бреду, полузабытьи и бодрствовании. Она естественно замыкается на последнем трагическом событии его личной жизни – любви к Наташе и катастрофе разрыва с ней. Лишь отрешение от собственной судьбы и опыт страдания рождают у князя Андрея то понимание души другого человека, с которым приходит ощущение полноты жизни.

Проблема личной вины и страх «недопонимания» чего‑то главного постоянно сопровождают Пьера Безухова. И в ночь после дуэли, и на станции в Торжке, где логика абсурда ставит под сомнение не только целесообразность, но и саму возможность жизни, и в сложный «масонский» период Безухов ищет причину зла, во многом отрешаясь от интересов своей личности. Мечтания стать то философом, то «тактиком», то Наполеоном, то победителем Наполеона – рушатся. Желание «переродить» порочный род человеческий и довести себя до высшей степени совершенства приводит к жестоким приступам ипохондрии и тоски, бегству от вопросов «страшного узла жизни» и новым возвращениям к ним. При этом освобождение от иллюзий, преодоление наивности, процесс познания жизни в целом сопровождаются неустанным поиском в другом «внутреннего человека» (10, 183), признанием источником движения личности – борьбы и катастроф. «Остов жизни» – так именует Пьер сущность своего ежедневного существования. Вера в возможность добра и правды и очевидная картина зла и лжи действительности, преградивших дорогу к любой деятельности, превращают каждый проходящий день в поиски спасения от жизни. Но вместе с тем неустанная работа мысли, свобода от скептической односторонности и равнодушие к личной судьбе переключают его сознание на других и делают саму способность понимания источником духовного возрождения.

Известно, что диалог в художественной структуре «Войны и мира» как путь разрешения кризисных психологических состояний героев, как выход к процессу общения вне узких сословных и социальных границ принципиально важен. 31 В отличие от романов Тургенева, где диалоги героев выливаются в споры, главная цель которых – утверждение противостоящих друг другу идеологических систем, в диалогах героев «Войны и мира» первостепенно важно испытание собственных концепций, обнажение в них истинного и ошибочного. В движении героев к истине диалог активен и плодотворен, а главное – возможен. В 70‑е гг. потребность в таком диалоге для героя Толстого будет столь же значима. Но возможность диалога станет проблемой, что существенным образом скажется на художественной структуре романа «Анна Каренина».

Постижение законов истории, точнее – надежда на постижение их, таится, по Толстому, в наблюдении над бесконечно малыми моментами свободы как отдельной личности, так и человечества в целом. Война 1812 г. не только сделала очевидными внутренние побудительные мотивы поступков каждого человека, но явилась тем уникальным событием в жизни России, которое обусловило «однородность влечений» (11, 266) подавляющей массы людей. Понимание того, что «хорошо» и «дурно», выходит за пределы узких рамок отдельной личности. Зыбкость и нечеткость границ между «добром» и «злом» заменяется осознанным знанием, знанием общим, народным и постоянно углубляющимся. Оно вырабатывалось «жизнью души» – важнейшим, по Толстому, источником духовного обновления человечества.

Дух войска, нравственный мир армии – не что иное, как жизнь совокупной души народа. Бегство французского войска из Москвы и последующая гибель наполеоновской армии рассматриваются Толстым как закономерное и необходимое следствие столкновения с сильнейшим по духу противником. Народная душа – всегда «в жизни» (потому так подробно изложена Толстым предыстория взбунтовавшихся крестьян Богучарова). 1812 год лишь раскрепощает творческое самосознание народа: он обретает свободу действий и сметает все «общепринятые условности войны».

«Поднимается новая, неведомая никому сила – народ. И нашествие гибнет» (15, 202). Народ в «Войне и мире» – это живая душа нации: русские крестьяне – солдаты и партизаны; горожане, уничтожавшие свое имущество и оставлявшие давно обжитые места; дворянство, создававшее ополчения; население, покидавшее Москву и показывавшее «этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства». Проблемы – плохо или хорошо будет под управлением французов – не было: «под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего» (11, 278).

Толстой неоднократно подчеркивает однородность и личный характер внутренних побуждений народа. Общее благо (победа) изображается писателем как необходимый (закономерный) результат однонаправленных интересов множества людей, определявшихся всегда одним чувством – «скрытой теплотой патриотизма». Важно при этом, что в «Войне и мире» Толстой подвергает пристальному анализу пути служения «общему благу». В своем конкретном проявлении, как показывает писатель, эти пути могут оказаться мнимым добром, произволом, направленным на достижение сугубо личных целей. Бестолковая и антигуманная деятельность Ростопчина – губернатора оставляемой всеми Москвы – и предстает в романе как «личный грех», произвол, надевающий маску «общего блага». Всякий раз мысль, успокаивающая Ростопчина, была одною и той же. «С тех пор, как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокаивая себя этою самою мыслью. Мысль эта, – пишет Толстой, – есть le bien publique, 32 предполагаемое благо других людей» (11, 348). Так вносится существенный корректив в собственные философские построения писателя конца 40‑х – начала 50‑х гг. Уже значительно позднее «Исповеди», в трактате 90‑х гг. «Христианское учение» (1894–1896), это извращенно понимаемое «общее благо» как способ социального обмана, столь удобный для «сословия господствующего», Толстой открыто поставит в ряд «соблазнов» и назовет его ловушкой, в которую заманивается человек «подобием добра».

Произволу, надевающему маску «общего блага», противопоставляется в «Войне и мире» «общая жизнь», с которой связываются и размышления Толстого о «внутреннем» человеке, противостоящем человеку «внешнему». Понятия «внутренний человек» и «внешний человек» рождаются в сознании Пьера в период его разочарования в масонстве. Первое из них являет собою, по замыслу Толстого, «душу в жизни». Второе становится олицетворением «мертвенности» и «праха» души. Художественное воплощение «внутренний человек» в его наиболее завершенном виде находит в коллективном образе народа и образе Кутузова, носившем в себе «народное чувство» во всей «чистоте и силе его». «Внешний человек» – в Наполеоне.

Для Пьера «лишнее, дьявольское <…> бремя <…> внешнего человека» (11, 290) становится особенно мучительным на поле Бородина. Через восприятие «не военного», «мирного» человека Безухова дается начало и конец Бородинского сражения. Интересует героя не поле битвы. Он весь – в созерцании «жизни души» окружающих его людей, в глазах и лицах которых вспыхивали «молнии скрытого огня», разгорающегося но ходу сражения. Нравственный мир гибнущего на глазах у Пьера «семейного кружка» солдат батареи Раевского, принявших этого, сугубо «не военного» человека в свою семью и прозвавших его «наш барин», та «общая жизнь», полнота и нетленность которой вдруг раскрывается перед Безуховым, предопределяют стремительность пути героя к нравственному кризису, в итоге которого и одерживает победу «внутренний человек».

Испытав целительную силу «общей жизни», Пьер попадает в условия разрушающей власти произвола. Картина расстрела, совершенного людьми, не хотевшими, но принужденными казнить себе подобных, уничтожает веру героя и «в человеческую, и в свою душу» (12, 44). Сомнения в возможности, необходимости и целесообразности жизни закрадывались в его сознание уже давно, но имели источником личную вину, и целительная сила возрождения искалась в самом себе. «Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах, и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти» (12, 44).

Однако возвращение к жизни и нахождение «согласия с самим собой» (так поразившее Пьера в солдатах батареи Раевского) осуществляется именно после «ужаса казни», в период страданий и лишений. Выходу за пределы обособленной личной жизни и обретению искомой внутренней свободы во многом способствует встреча Пьера с Платоном Каратаевым. Каратаев – не столько олицетворение покорности и смирения, сколько толстовский идеал «простоты и правды», идеал полного растворения в «общей жизни», уничтожающего страх смерти и пробуждающего всю силу жизненности человека. Жизнь Каратаева, «как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал» (12, 51). Отсюда – проявление в нем «внутреннего человека» в его абсолютном виде и уникальная одаренность «знанием сердечным». Именно в период общения с Каратаевым Пьером и ставится под сомнение «знание разумное», не давшее ему в его прошедшем согласия с самим собой. «Пути мысли» (12, 97) Толстой противопоставляет в «Войне и мире» знание «неразумное» (т. е. рационально необъяснимое), путь ощущений, нравственное чувство, таящее в себе способность разграничения добра и зла, и предваряет этим одну из главных тем «Анны Карениной» и философского трактата «Исповедь».

Несомненная реальность добра «общей жизни» стала практически очевидной для Пьера в условиях полного подчинения необходимости (плена). Но причастность к «общей жизни» еще не давала гарантий полного «растворения» в ней. С обретением внешней свободы «общая жизнь» переходит у Пьера в область «знания», хранимого как самое дорогое воспоминание. Вопрос – как «войти в эту общую жизнь всем существом», – который встал перед Пьером после Бородина, был по существу главным и в жизни самого Толстого. Решение этого вопроса кардинально изменило его жизненный путь на грани 70–80‑х гг. и определило характер того нравственного учения, борьбе за которое была отдана вся жизнь Толстого после выхода «Исповеди» (1882).

Полная внутренняя свобода, по Толстому, в реальной жизни недостижима. Ее возможность устраняется действием разнонаправленных человеческих воль, предопределяющих неизбежность духовных катастроф. Но именно в эти периоды «жизнь души» выходит из обычных рамок «нормы», рушатся стереотипы восприятия, стремительно возрастает интенсивность духовного самотворчества личности. «Говорят: несчастия, страдания, – произносит Пьер, перебирая воспоминания прошедшего. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, что как нас выкинет из привычной дорожки – все пропало: а тут только начинается новое, хорошее» (12, 222). Сюжет «катастрофы» как неизбежного следствия постоянной борьбы «добра» и «зла», «внутреннего человека» и «внешнего» трактуется в «Войне и мире» как начало «очищающее», приводящее личность к более глубокому постижению жизни.

«Искусство <…> имеет законы, – писал Толстой в черновиках „Войны и мира“. – И если я художник, и если Кутузов изображен мной хорошо, то это не потому, что мне так захотелось (я тут не при чем), а потому что фигура эта имеет условия художественные, а другие нет <…> На что много любителей Наполеона, а не один поэт еще не сделал из него образа; и никогда не сделает» (15, 242). Если для Кутузова первостепенно то, что в душах других, то для Наполеона – «что в его душе» (11, 23). Если для Кутузова добро и зло – в мнении народном, то для Наполеона – в мнении его собственном: «…в его понятии все то, что́ он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что́ хорошо и дурно, но потому, что он делал это» (11, 29). Он не мог отречься от всего им содеянного, восхваляемого половиною света, и потому вынужден был отречься от правды и добра. «Внутренний человек» в Кутузове озабочен прежде всего тем, чтобы дать совокупной народной душе возможность максимальной свободы действий, постоянно ощущать ее и руководить ею, насколько это в его власти. «Внешний человек» в Наполеоне, «предназначенном провидением» на печальную, несвободную роль «палача народов», уверяет себя, что целью его поступков является благо народа и что все в мире зависит только от его воли.

Наполеон дал Бородинское сражение, Кутузов его принял. Русские в итоге сражения приблизились к «погибели» Москвы, французы – к «погибели» всей армии. Но вместе с тем впервые за всю историю наполеоновских войн личный произвол Наполеона разбился о волю народа: на его армию «была наложена рука сильнейшего духом противника» (11, 262). «Странность» русской кампании, в которой за два месяца не было выиграно ни одного сражения, не были взяты ни знамена, ни пушки, ни корпуса войск, начала ощущаться Наполеоном уже после взятия Смоленска. В Бородинском сражении им так же, как и всегда, отдаются приказы. Но они оказываются либо осуществленными, либо запоздавшими – и одинаково ненужными. Долголетний военный опыт настойчиво говорит Наполеону, что сражение, не выигранное атакующими в течение восьми часов, проиграно. И в первый раз в этот день вид поля сражения побеждает его «душевную силу», в которой он видел свое величие: его произвол породил горы трупов, но не изменил течения истории. «Он с болезненною тоской ожидал конца того дела, которому он считал себя причастным, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго» (11, 257).

Личная воля Кутузова подчинена той «общей жизни», которая воспринимается Пьером на батарее Раевского как некое откровение и подарок судьбы. Кутузов соглашается или не соглашается с тем, что ему предлагают, всматривается в выражение лиц, доносивших ему о ходе сражения, вслушивается в тон их речи. Растущая в нем уверенность в нравственной победе русского войска передается многотысячной армии, поддерживает дух народа – «главный нерв войны» (11, 248) – и дает возможность отдать приказ о будущем наступлении.

Бородинским сражением отрицается произвол как движущая сила истории, но отнюдь не устраняется значимость личности, прозревающей смысл совершающихся явлений и сообразующей с ними свои действи. После нравственной победы русского войска при Бородине по воле Кутузова оставляется без сражения Москва. Внешняя нелогичность этого решения вызывает активнейшее сопротивление почти всего военного руководства, не сломившее воли Кутузова. Он сохраняет русскую армию, и, допуская французов в уже пустую Москву, одерживает «бескровную» победу над наполеоновским войском, превращающимся в массе своей в огромную толпу мародеров.

Однако прозрение «высших законов», т. е. понимание «общей жизни» и подчинение ей личной воли, – дар, обретаемый ценою огромных душевных затрат, – ощущается «слабыми» душами (и «безучастной силой») как недозволенное отступление от общепринятой нормы. «…Труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 12‑м году» (12, 183). И между тем: «В 12‑м и 13‑м годах, – подчеркивает Толстой, – Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им <…> Такова <…> судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые постигая волю Провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов» (12, 182–183).

Спор Толстого в трактовке исторической роли Кутузова почти со всею русской и европейской историографией был очень резким по своему характеру. Такие ситуации в толстовских полемиках бывали не раз. Так, например, ожесточенная борьба возникла между писателем и официальной церковью в 80–90‑е гг. Результатом активного и напряженного изучения Толстым богословской литературы и учения церкви явилось признание в Христе земной личности, олицетворявшей наивысший идеал «общей жизни» и «внутреннего человека» во всей его чистоте и силе. Официальная церковь являлась, по мнению Толстого, собирательным «внешним человеком», искажавшим учение Христа и строившим утилитарное царство бездуховности на крови «внутреннего человека», прозревшего высшие нравственные законы.

В эпилоге романа Пьер показан активным участником декабристского движения. Выстраданное и обретенное им понимание привело героя к той практической деятельности, целесообразность которой Толстым решительно отвергалась при всем безусловном оправдании писателем идейно‑нравственных устремлений декабристов.

Декабристы всегда воспринимались Толстым как люди, «которые были готовы страдать и страдали сами (не заставляя никого страдать) ради верности тому, что они признавали правдой» (36, 228). Их личности и судьбы, по мнению писателя, могли в огромной степени способствовать воспитанию «просто людей», столь резко противопоставленных Толстым в начале 60‑х гг. «людям прогресса» – мертворожденным плодам либеральной программы общественного образования. В неоднократных возвращениях писателя к замыслу романа о декабристах, так и оставшемуся незавершенным, очевидно его стремление разрешить противоречие между нравственно оправданной целью и неприемлемым для Толстого политическим характером, совместившимися в историческом «явлении» декабризма.

Источником внутренних побуждений деятельности Пьера в эпилоге является идея истинного «общего блага», Николаем Ростовым эта идея теоретически отрицается. Однако в повседневной жизни его практическая и этическая ориентация на «мужика» постоянно возрастает. «Здравый смысл посредственности» Ростова в единении с духовностью Марьи Болконской намечает в романе ту линию, которая станет центральной в творчестве Толстого 70‑х гг.

Самоопределение писателя на позициях патриархального крестьянского демократизма устранит «посредственность» героя, снимет иллюзию социальной гармонии и обусловит рождение Константина Левина, одного из самых «автобиографических» героев Толстого.

Предметом художественного изображения и исследования писателя в «Войне и мире» стала история Отечества, история жизни людей, его населяющих, ибо, по Толстому, история есть «общая, роевая жизнь человечества». Это придало эпический размах повествованию в произведении. Причины важнейших событий, составляющих общую жизнь человечества, виделись Толстому иногда в совпадении множества отдельных причин, но чаще представлялись предопределенными заранее. Фатализм, как общее объяснение причины совершающихся событий, не исключал, с точки зрения писателя, активного проявления духовных сил каждого человека и народа в целом, не снимал сложных вопросов но предопределенности, необходимости и свободе выбора.

ПРОБЛЕМЫ ВОЙНЫ И МИРА
В РАЗЛИЧНЫХ ФИЛОСОФСКИХ УЧЕНИЯХ
И ИСТОРИЧЕСКИХ ПЕРИОДАХ

1. АНТИЧНОСТЬ
Мечта о мире сопровождала человека на всех ступенях циви-
лизации,начиная с самых первых шагов его.Идеал жизни без
войн,когда когда в международных отношениях соблюдались бы
общепризнанные нормы справедливости,восходит к глубокой древ-
ности.Уже у античных философов можно видеть идеи мира,прав-
да,этот вопрос рассматривался только как проблема отношений
между греческими государствами.Античные философы стремились
лишь к устранению междоусобных войн.Так,в плане идеального го-
сударства,предложенного Платоном,нет внутренних военных столк-
новений,но воздаются почести тому,кто отличился во"втором ве-
личайшем виде войны"- в войне с внешними врагами.Аналогична
точка зрения на эту тему и Аристотеля:древние греки видели в
иностранцах врагов и считали их и все им принадлежавшее хоро-
шей добычей,если ее только можно было захватить.Причины этого
кроются,как считается,в уровне экономического развития общест-
ва,его "производительных сил",если придерживаться терминологии
Маркса.Отсюда прямой переход к проблеме рабства.Для мыслителей
этой эпохи рабство было явлением естественным и даже прогрес-
сивным.Аристотель,например,считал его общественно-необходимым
институтом.Источниками рабов были военнопленные,а также сво-
бодные,попавшие в рабство за долги (правда,положение их было
легче),и дети,рожденные рабами.А раз так,то не может одобрять-
ся внешняя политика,направленная на захват все новых террито-
рий и порабощение новых миллионов инородцев.Поэтому преоблада-
ющее большинство мыслителей считали правомерным вести войны
против других народов,ведь война являлась основным источником
рабской силы,без которой не могло существовать рабовладельчес-
кое хозяйство.Гераклит,например,утверждал,что "война (правда,
имея в виду борьбу противоположностей) есть отец и мать всего;
одним она определила быть богами, другим людьми;одних она сде-
лала рабами,других свободными".Аристотель писал: "...если бы
ткацкие челноки сами ткали,а плектры сами играли на кифаре
(подразумевается абсурдность такого предположения),тогда и
зодчие не нуждались бы в работниках,а господам не нужны были
бы рабы".
Анологичное отношение к рабству было и в Римской импе-
рии: римляне называли варварским все,что не было римским,и го-
ворили:"Для варваров цепи или смерть". Призыв древнеримского
мыслителя Цицерона "Пусть оружие уступит место тоге", то есть
пусть решает не военная сила, а гражданская власть, фактически
не применялся в отношении варваров.

2. ПРОБЛЕМЫ МИРА И ХРИСТИАНСКАЯ РЕЛИГИЯ

Если посмотреть на вопрос о мире без войн с точки зрения
христианской церкви,то здесь можно видеть некоторую двойствен-
ность.С одной стороны,основополагающяя заповедь "Не убий" объ-
являла самым тяжелым грехом лишение человека жизни.Церковь
пресекала междоусобные войны периода средневековья,что хорошо
отразилось,например в истории Руси.Так,киевский князь Владимир
Мономах уговаривал князей русских не проливать христианской
крови в великий пост.Христианство было инициатором установле-
ния так называемого Мира Божьего (Pax Treuga Dei)- дней, когда
прекращались междоусобицы.Эти дни связаны были с мифическими
событиями из жизни Христа,с важнейшими религиозными праздника-
ми, военные действия не велись также в дни, назначенные цер-
ковью для размышления и молитвы в период сочельника и поста.
Нарушение Мира Божьего каралось штрафами, доходившими до кон-
фискации имущества, отлучением от церкви и даже телесными на-
казаниями. Под охрану Мира Божьего в первую очередь попадали
церкви,монастыри,капеллы,путешественники,женщины,а также пред-
меты,необходимые для земледелия.
В тоже время проповедь всеобщего мира не мешала христианс-
кой церкви освящать многочисленные завоевательские войны,крес-
товые походы против "неверных",подавление крестьянских движе-
ний.Таким образом,критика войны в то время ограничивалась эти-
ческими представлениями христианского вероучения, а идеалом
всеобщего мира оставался мир среди христианских народов Европы.

3. ЭПОХА ПРОСВЕЩЕНИЯ. НОВЫЕ ПОДХОДЫ

Новое слово о мире сказал молодой буржуазный гуманизм.Его
эпоха была временем становления капиталистических отноше-
ний.Процесс первоначального накопления капитала кровью вписы-
вался в историю не только Европы,но и всей планеты.Экспроприа-
ция у широких народных масс земли и орудий труда,колониальные
грабежи и захваты в Америке и Африке создали условия для воз-
никновения и развития капиталистического способа производс-
тва.Сило оружия создавались и национальные государства.Вместе
с тем молодая буржуазия в известной степени была заинтересова-
на и в сохранении мира,в прекращении феодальных распрей,в раз-
витии внутренней и международной торговли.Она создала нацио-
нальные рынки,начала связывать экономическими связями все час-
ти земного шара в один мировой рынок.
В центре внимания передовых мыслителей этой эпохи стоял че-
ловек,его освобождение от пут феодальной зависимости,от гнета
церкви и социальной несправедливости.Проблема осмысления усло-
вий гармонического развития личности,естественно,привела гума-
нистов к постановке вопроса об устранении из жизни людей вели-
чайшего зла - войны.Замечательной особенностью гуманистических
учений эпохи Просвещения было осуждение войны как величайшего
бедствия для народов.
Рождению идеи вечного мира, бесспорно, способствовало прев-
ращение войны во всебольшую угрозу для народов Европы.Усовер-
шенствование оружия,создание массовых армий и военных коали-
ций,многолетние войны,продолжавшие раздирать европейские стра-
ны в еще более широких масштабах,чем ранее,заставили мыслите-
лей чуть ли не впервые задуматься над проблемой взаимоотноше-
ний между государствами и искать пути их нормализации,что,по
моему мнению,является первой отличительной чертой подхода к
проблеме мира в то время.Второе, что впервые проявилось тогда,
- это установление связи между политикой и войнами.
Идеологи Просвещения поставили вопрос о таком устройстве
общества,краеугольным камнем которого была бы политическая
свобода и гражданское равенство,выступали против всего фео-
даоьного строя с его системой сословных привилегий. Выдающиеся
представители Просвещения отстаивали возможность установления
вечного мира,но ожидали его не столько от создания особой по-
литической комбинации государств,сколько от все более усилива-
ющегося духовного единения всего цивилизованного мира и соли-
дарности экономических интересов.
Французский философ-просветитель Жан Жак Руссо в трактате
"Суждение о вечном мире" пишет,что войны,завоевания и усиление
деспотизма взаимно связаны и содействуют друг другу,что в об-
ществе,разделенном на богатых и бедных,на господствующих и уг-
нетенных,частные интересы,то есть интересы властвующих,проти-
воречат общим интересам,интересам народа.Он связывал идею все-
общего мира с вооруженным свержением власти правителей,ибо они
не заинтересованы в сохранении мира.Анологичны взгляды другого
французского просветителя Дени Дидро.Вольтер испытывал страх
перед движением низов и сдвиги в общественной жизни мыслил в
виде революции сверху,осуществляемой "просвещенным" монархом в
интересах нации.
Еще существенней взгляды представителей немецкой классичес-
кой школы философии.И.Кант впервые высказал догадку об объек-
тивной закономерности,ведущей к установлению вечного мира,о
неизбежности создания на мирных началах союза народов.Здесь
происходит то же,что и с отдельными людьми,объединяющимися в
государство,дабы воспрепятствовать взаимному истреблению.Госу-
дарства вынуждены будут "вступить в союз народов,где каж-
дое,даже самое маленькое, государство могло бы ожидать своей
безопасности и прав не от своих собственных сил,а исключитель-
но от такого великого союза народов".Проблемы взаимоотношений
между независимыми государствами Кант рассматривает в трактате
"К вечному миру".Комментируя его,А.В.Гулыга пишет:"Свой трак-
тат Кант строит в виде договора,пародируя соответствующие дип-
ломатические документы.Сначала прелиминарные статьи,затем
"окончательные" и даже одна "тайная".В "окончательных" статьях
кантовского проекта речь об обеспечении достигнутого ми-
ра.Гражданское устройство в каждом государстве должно быть
республиканским.Вторая "окончательная" статья договора о веч-
ном мире определяет основу,на которой возникает международное
право,а именно:международный союз государств,где реализуется
устройство,подобное гражданскому обществу,в котором гарантиро-
ваны права всех его членов.Союз народов,"федерализм свободных
государств" не всемирное государство;Кант недвусмысленно выс-
тупает за сохранение национального суверенитета.Третья "окон-
чательная" статья ограничивает "всемирное гражданство" лишь
правом на гостеприимство в чужой стране.Каждый человек должен
иметь возможность посетить любой уголок земли и не подвергать-
ся при этом нападениям и враждебным действиям.Каждый народ
имеет право на территорию,которую он занимает,ему не должно
угрожать порабощение со стороны пришельцев.Договор о вечном
мире венчает "тайная" статья:"...государства,вооружившиеся для
войны,должны принять во внимание максимы философов об условиях
возможности общего мира."
Другой представитель немецкой классической философии И.Гер-
дер считает,что соглашение,заключенное в условиях враждебных
отношений между государствами,не может служить надежной гаран-
тией мира.Для достижения вечного мира необходимо нравственное
перевоспитание людей.Гердер выдвигает ряд принципов,с помощью
которых можно воспитать людей в духе справедливости и человеч-
ности;в их числе отвращение к войне,меньшее почитание военной
славы:"Все шире шире надо распространять убеждение в том,что
геройский дух,проявленный в завоевательных войнах,есть вампир на
теле человечества и отнюдь не заслуживает той славы и почте-
ния,которые воздают ему по традиции,идущей от греков,римлян и
варваров".Кроме того,к таким принципам Гердер относит правиль-
но истолкованный очищенный патриотизм,чувство справедливости к
другим народам.При этом Гердер не апеллирует к правительст-
вам,а обращается к народам,к широким массам,которые больше
всего страдают от войны.Если голос народов прозвучит достаточ-
но внушительно,правители вынуждены будут к нему прислушаться и
повиноваться.
Резким диссонансом здесь звучит теория Гегеля.Абсолютизируя
примат всеобщего над единичным,рода над индивидом,он счи-
тал,что война приводит в исполнение исторический приговор це-
лым народам,которые не связаны с абсолютным духом.По Геге-
лю,война - двигатель исторического прогресса,"война сохраняет
здоровую нравственность народов в их индифференции по отноше-
нию к определенностям,к их привычности и укоренению,подобно
тому,как движение ветра предохраняет озера от гниения,которое
грозит им при длительном затишье,так же как народам - длитель-
ный или тем более вечный мир."

4. КЛАУЗЕВИЦ. "О ВОЙНЕ"

Весьма интересны,на мой взгляд,идеи выдвинутые в книге "О
войне" Карлом фон Клаузевицем.Воспитанный под влиянием немец-
кой школы философии, и особенно Гегеля, он развил теорию о
войне и о влиянии на нее политики.
Так что же такое "война" по Клаузевицу?
"Мы не имеем в виду выступать с тяжелым государственно-пра-
вовым определнием войны;нашей руководящей нитью явится прису-
щий ей элемент-единоборство.Война есть не что иное,как расши-
ренное единоборство.Если мы захотим охватить мыслю как одно
целое все бесчисленное множество единоборств,из которых состо-
ит война,то лучше всего вообразить себе схватку двух бор-
цов.Каждый из них стремится при помощи физического насилия
принудить другого выполнить его волю;его ближайшая цель-сок-
рушить противника и тем самым сделать его не способным ко вся-
кому дальнейшему сопротивлению.
Итак, война - это акт насилия,имеющий целью заставить про-
тивника выполнить нашу волю.Насилие использует изобретения ис-
кусств и открытия наук,чтоб противостать насилию же.Незамет-
ные,едва достойные упоминания ограничения,которые оно само на
себя налагает в виде обычаев международного права,сопровождают
насилие,не ослабляя,в сущности, его эффекта."
Кроме единоборства,для Клаузевица характерна еще одно срав-
нение войны:"Бой в крупных и мелких операциях представляет то
же самое,что уплата наличными при вексельных операциях: как ни
отдаленна эта расплата,как ни редко наступает момент реализа-
ции,когда-нибудь его час наступит."
Далее Клаузевиц вводит два понятия,необходимые по его мне-
нию для анализа войны: "политическая цель войны" и "цель воен-
ных действий".
"Политическая цель войны как первоначальный мотив должна
быть весьма существенным фактором:чем меньше жертва,которую мы
требуем от нашего противника,тем меньшее сопротивление мы мо-
жем от него ожидать.Но чем ничтожнее наши требования,тем сла-
бее будет и наша подготовка.Далее,чем незначительнее наша по-
литическая цель,тем меньшую цену она имеет для нас и тем легче
отказаться от ее достижения,а потому и наши усилия будут менее
значительны.
...Одна и та же политическая цель может оказывать весьма
неодинаковые действия не только на разные народы,но и на один
и тот же народ в разные эпохи.Между двумя народами,двумя госу-
дарствами может оказаться такая натянутость отношений,..что
совершенно ничтожный сам по себе политический повод к войне
вызовет напряжение,далеко превосходящее значимость этого пово-
да,и обусловит подлинный взрыв.
Иногда политическая цель может совпасть с военной,например
завоевание известных областей; порой политическая цель не бу-
дет сама по себе пригодна, чтобы служить выражением цели воен-
ных действий.Политическая цель имеет тем более решающее значе-
ние для масштаба войны,чем равнодушнее относятся к последней
массы и чем менее натянуты в прочих вопросах отношения между
обоими государствами."
Далее Клаузевиц переходит к связи войны и политики.
"Война в человеческом обществе - война целых народов,и при-
том народов цивилизованных,- всегда вытекает из политического
положения и вызывается лишь политическими мотивами.Война есть
не только политический акт, но и подлинное орудие полити-
ки,продолжение политических отношений, осуществление их други-
ми способами.То,что остается в ней своеобразного,относится
лишь к своеобразию ее средств."
Итак, связь политики и войны как насилия отражена достаточ-
но четко.

5. СОВРЕМЕННОСТЬ

В дальнейшем ходе истории проблемы мира продолжали занимать
умы человечества; многие видные представители философии,деяте-
ли науки и культуры известны нам своими взглядами на эти воп-
росы. Так, Лев Толстой отстаивал в своих произведениях идею
"непротивления злу насилием".А.Н.Радищев отвергал те положения
теории естественного права,которые признавали войну неизбеж-
ной,оправдывали право войны.По его мнению,устройство общества
на началах демократической республики навсегда избавит от ве-
личайшего зла - войны.А.И.Герцен писал:"Мы не рады войне,нам
противны всякого рода убийства - оптом и в разбивку...Война -
это казнь гуртом, это коренное разрушение."
Двадцатый век,принесший человечеству две невиданные до это-
го по масштабам мировые войны,еще более обострил значение
проблемы войны и мира.В этот период развивается пацифистское
движение,зародившееся в США и Великобритании после наполео-
новских войн.Оно отвергает всякое насилие и любые войны,в том
числе и оборонительные.Некоторые современные представители па-
цифизма считают,что войны исчезнут тогда,когда население на
земле станет стабильным; другие разрабатывают такие мероприя-
тия,на которые можно было бы переключить "воинственный инс-
тинкт" человека.Таким "моральным эквивалентом",по их мне-
нию,может служить развитие спорта,особенно состязаний,связан-
ных с риском для жизни.
Известный исследователь Й.Галтунга попытался выйти за узкие
рамки пацифизма;его концепция выражается в "минимизации наси-
лия и несправедливости в мире",тогда только и смогут высшие
жизненные человеческие ценности.Весьма интересна позиция одно-
го из самых влиятельных теоретиков Римского клуба А.Печчеи,ко-
торый утверждает,что созданный человеком научно-технический
комплекс "лишил его ориентиров и равновесия, повергнув в хаос
всю человеческую систему".Основную причину,подрывающую устои
мира,он видит в изъянах психологии и морали индивида - алчнос-
ти,эгоизме,склонности к злу, насилию и т.д.Поэтому главную
роль в осуществлении гуманистической переориентации челове-
чества,по его мнению,играет "изменение людьми своих привы-
чек,нравов,поведения"."Вопрос сводится к тому,-пишет он-,как
убедить людей в различных уголках мира, что именно в усовер-
шенствовании их человеческих качеств лежит ключ к решению
проблем."

6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мыслители различных эпох осуждали войны,страстно мечтали о
вечном мире и разрабатывали различные аспекты проблемы всеоб-
щего мира. Одни из них обращали внимание в основном на ее эти-
ческую сторону. Они полагали, что агрессивная война есть по-
рождение безнравственности, что мир может быть достигнут толь-
ко в результате морального перевоспитания людей в духе взаимо-
понимания, терпимости к различным вероисповеданиям, устранения
националистических пережитков, воспитания людей в духе принци-
па "все люди братья".
Другие видели главное зло, причиняемое войнами, в хозяйс-
твенной разрухе, в нарушении нормального функционирования всей
экономической структуры. В связи с этим они пытались склонить
человечество к миру, рисуя картины всеобщего процветания в об-
ществе без войн, в котором приоритет будет отдаваться развитию
науки, техники, искусства, литературы, а не совершенствованию
средств уничтожения. Они считали, что мир между государствами
может быть установлен в результате разумной политики просве-
щенного правителя.
Третьи разрабатывали правовые аспекты проблемы мира, дос-
тичь которого они стремились путем договора между правительст-
вами, созданием региональных или всемирных федераций госу-
дарств.
Проблема мира, как и проблема войны, привлекает внимание
политических и общественных движений, ученых многих стран.
Бесспорны успехи миролюбивых сил и всех организаций, как и
достижения ряда школ и направлений, научных центров, специали-
зирующихся на исследовании проблем мира. Накоплена обширная
сумма знаний о мире как цели, как факторе развития и выживания
человечества, о сложной диалектике взаимосвязи войны и мира и
ее особенностях в современную эпоху, о возможных путях и пред-
посылках продвижения к миру без оружия и войн.
Столь же очевиден и другой важнейший вывод из изложенного:
анализ концепций мира требует серьезных усилий. Должна быть
построена достаточно глубокая и последовательная философия ми-
ра, важнейшей составной частью которой должна стать диалектика
войны и мира в их историческом развитии. В то же время пробле-
ма философии мира не должна быть растворена в зауженном бесс-
трастном академизме, излишне заострена на полемике вокруг ди-
финиций и взаимосвязей отдельных понятий, относящихся к этой
отрасли исследовательской деятельности. Обращение к политике и
идеологии (как показано выше, связь войны с политикой нераз-
рывна), с моей точки зрения, не только допустимо, но и необхо-
димо в этом анализе - разумеется, не в ущерб его научному со-
держанию.
Общечеловеческое, глобальное соизмерение проблем войны и
мира придает особую актуальность сотрудничеству марксистов и
пацифистов, верующих и атеистов, социал-демократов и консерва-
торов, других партий, движений и течений. Плюрализм философс-
кого истолкования мира, идейный плюрализм неразрывно связаны с
политическим плюрализмом. Различные компоненты движения за мир
находятся между собой в сложных отношениях - от идейной конф-
ронтации до плодотворного диалога и совместных действий. В
этом движении воспроизводится глобальная задача - необходи-
мость найти оптимальные формы сотрудничества различных общест-
венных и политических сил ради достижения общей для человечес-
кого сообщества цели. Мир - это общечеловеческая ценность, и
достигнута она может быть только общими усилиями всех народов.

Список литературы:
1. Трактаты о вечном мире
М., 1963.
2. А.В.Гулыга "Немецкая классическая философия"
М.,1986
3. А.С.Богомолов "Античная философия"
М., 1985
4. "К.Клаузевиц о войне"
М.,1990
5. А.С.Капто "Философия мира"
М.,1990

Систематизация и связи

История философии

Позавчера я был на конференции «Дни философии в Петербурге 2015» и поинтересовался у профессиональных философов, как спасти мир от войны.

Когда молодой отец убивает двух своих малолетних детей, уважаемый бизнесмен расстреливает своих друзей чиновников, когда террористов бомбят ради окончательной победы над «мировым злом», а перманентная война во имя «вечного мира» продолжается - всё это означает, что МИР БОЛЕН.
За последние пять тысячелетий люди не воевали только 215 лет. С 3600 года до н.э. по настоящее время свыше 15 тысяч войн унесло около 3,5 млрд. человеческих жизней. Только за 80 лет ХХ века в мире произошло 154 войны, стоившие человечеству свыше 100 млн. жизней.
Философ Гераклит полагал, что война явление постоянное в жизни людей, как любовь и смерть.
Почему же люди постоянно воюют друг с другом? Причина войн в социальных условиях или в природной сущности человека - его агрессивности, завистливости, жадности?

В этом году философскому факультету Санкт-Петербургского университета исполнилось 75 лет. 29 октября на праздновании в актовом зале я, к сожалению, не увидел ни одного своего знакомого, с кем учились на подготовительном отделении. После службы я несколько раз безуспешно пытался поступить на философский факультет, пока мне не сказали, что я в «чёрном списке». Тогда я поступил на юридический факультет, сдав вступительные экзамены на все пятёрки. Но своей любви к философии не изменил.

Лично я считаю, что философия должна спасать мир от войны, хотя задача эта ей не по силам. Дело в том, что философия обращается к разуму человеческому, но человеком в большей степени правят инстинкты. Философы объясняют мир, пытаются наставлять властителей, но те руководствуются не вечной мудростью, а конъюнктурной выгодой. Если философы руководствуются моралью, то властители интересом.

Древнегреческий философ Платон две тысячи лет назад высказал идею о наилучшей форме правления, когда философы будут управлять государством. Но идея эта осталась утопией, а учителя Платона - Сократа - афинская демократия приговорила к смерти.

В 278 году римский император Проб силой заставил подчиниться Риму практически все германские племена. «Скоро, — сказал он, — мир не будет больше изготовлять оружия, ни поставлять провиант; скот будут держать для плуга, лошадей — в мирных целях; не будет больше войн и военнопленных; повсюду будет царить мир, повсюду будут соблюдаться римские законы, везде будут править наши чиновники».

Постепенно на смену желанию мирового господства вышло стремление к миру во всём мире (во всяком случае, на словах).
Автором идеи «Вечного мира» считается герцог Сюлли, предложивший план создания конфедерации христианских народов Европы (1634).
Идеи Сюлли развил аббат Сен-Пьер в «Проекте установления вечного мира в Европе» (1713).
Жан-Жак Руссо, обобщив идеи Сен-Пьера, в 1761 году опубликовал «Сокращение проекта Вечного мира». Кроме того, Руссо написал «Суждение о проекте Вечного мира», в котором скептически отозвался о его практической осуществимости (1781).
В XVIII веке Бентам и Кант предложили свои проекты вечного мира.

Иммануил Кант в трактате «К вечному миру» высказал идеи, которые не устарели.
“Ни один мирный договор не должен считаться таковым, если при его заключении тайно сохраняется основа новой войны”.
“Постоянные армии со временем должны полностью исчезнуть”.
“Государственные долги не должны использоваться для целей внешней политики”.
“Ни одно государство не должно насильственно вмешиваться в политическое устройство и управление другого государства”.
“Ни одно самостоятельное государство (большое или малое, это безразлично) ни по наследству, ни в результате обмена, купли или дарения не должно быть приобретено другим государством”.
“Ни одно государство во время войны с другим не должно прибегать к таким враждебным действиям, которые сделали бы невозможным взаимное доверие в будущем, в мирное время, как, например, засылка тайных убийц, отравителей, нарушение условий капитуляции, подстрекательство к измене в государстве неприятеля и т.д.”

«Война есть печальное, вынужденное средство в естественном состоянии... утвердить свои права силой, - писал Иммануил Кант. - …Отсюда следует, что истребительная война, в которой могут быть уничтожены обе стороны, а вместе с ними и всякое право, привела бы к вечному миру лишь на гигантском кладбище человечества. Итак, подобная война, а также использование средств, которые открывают пути к ней, должны быть, безусловно, воспрещены».

«Если... для решения вопроса: быть войне или не быть? - требуется согласие граждан, то... они хорошенько подумают, прежде чем начать столь скверную игру. Ведь все тяготы войны им придется взять на себя: самим сражаться, оплачивать военные расходы из своих средств, в поте лица восстанавливать опустошения, причиненные войной, и в довершение всех бед навлечь на себя ещё одну, отравляющую и самый мир, - никогда (вследствие всегда возможных новых войн) не исчезающее бремя долгов».

Почему же властители не прислушиваются к мнению мудрецов философов?

Помню, лет пятьдесят назад часто демонстрировали фильм «Бей первым, Фредди». Многие тогда воспринимали этот фильм буквально и не знали, что это лишь пародия на Джеймса Бонда. Однако фраза «Бей первым, Фредди» многим запала в душу.
Владимир Путин на форуме «Валдай» откровенно сказал: «Хотел бы, знаете, что сказать. Ещё 50 лет назад ленинградская улица меня научила одному правилу: если драка неизбежна - бить надо первым».

С 30 сентября 2015 года авиация ВКС РФ наносит удары в Сирии по объектам запрещённой в России организации "Исламское государство". В группировку Воздушно-космических сил РФ вошли свыше 50 самолётов и вертолётов, включая новейшие Су-34 и истребители Су-30СМ.
Всего за месяц наши самолеты совершили 1391 боевой вылет, уничтожив при этом 1623 объекта террористов.

Многие задаются вопросом: а сколько же это стоит?

По подсчётам РБК операция в Сирии обходится Минобороны как минимум в $2,5 млн ежедневно. При сохранении таких темпов до конца года кампания может стоить около 18 млрд руб. Это сравнимо с тем, сколько в бюджете 2016 года заложено на развитие ядерного оружейного комплекса или на строительство Керченского моста.

По словам пресс-секретаря президента РФ Дмитрия Пескова, всё финансирование военной операции РФ в Сирии целиком и полностью лежит на российской стороне. По данным министра финансов РФ Антона Силуанова, всё делается в пределах бюджета Минобороны (в 2015 году расходы на оборону составили 3,11 трлн руб.).

Война в Сирии идёт с 2011 года. За это время по данным ООН погибло более четверти миллиона человека. Почти половина населения была вынуждена покинуть свои дома. Если два года назад ситуация в Сирии напоминала войну в Испании (1936-1939), то сегодня напоминает 1940 год.

Я служил шифровальщиком на подводной лодке Северного флота. Наши подлодки ходили на боевую службу в Средиземное море, ремонтировались в сирийском порту Тартус. И мне не надо объяснять, зачем нам нужна Сирия как союзник.

Что может быть страшнее войны? - задают вопрос политологи-пропагандисты, и сами же отвечают на свой вопрос: экономический проигрыш выигранной войны!

На одном политическом ток-шоу был прямо поставлен вопрос: может ли военная победа обернуться экономическим поражением?

Очевидно, что мирное решение, хотя и более трудное, экономически более выгодное, нежели война. Война - затратное дело. А для нашей экономики в условиях мирового кризиса - разорительное!

Внешняя политика должна приносить экономические дивиденды, а не разорять государство. Экономисты признают, что экономический рост страны зависит от иностранных инвестиций. Но на какие инвестиции можно рассчитывать в условиях войны?

Предлагают, чтобы избежать большой войны на нашей земле, начать превентивную войну на чужой территории. Нам объясняют, что война - такое же естественное состояние цивилизации, как и мир. Перманентная война - это естественное состояние цивилизации. Мир по своей сути только фаза передышки в войне.

Когда-то надеялись, что войны прекратятся с исчезновением капитализма, потом думали, что вместе с коммунизмом исчезнут причины для войн. Оказалось, дело не в «-измах».
Для всех уже очевидно, что причины войн не в социальных условиях, а в агрессивной природе людей. Человек - хищник!

Кто-то считает, что война это биологическая саморегуляция численности населения планеты. Есть гипотеза, что слишком спокойное и комфортное существование пагубно влияет на популяцию. Людям нужны трудности, чтобы они боролись и тем самым развивались.

Согласно психоанализу, в человеке наряду с инстинктом любви присутствует инстинкт смерти. Они взаимно уравновешивают друг друга. Тяга к любви столь же велика, как и тяга к смерти. В человеке постоянно борются разрушительный эгоизм и спасительный альтруизм. Жажду разрушения сдерживает жажда созидания. Жажде смерти может противостоять только жажда любви. Поэтому ЛЮБОВЬ ТВОРИТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ!

Опыт показывает, что все вопросы можно решить за столом переговоров. Разум дан человеку не для того, чтобы изощрённо убивать, а чтобы творить, творить любовь.
Но если война возникает, значит кому-то нужна война.

На просторах Интернета я обнаружил такое объяснение. Будто бы, с помощью бесконечного конфликта в Сирии, не хотят пустить ближневосточный газ в Европу раньше российского. Европа препятствует строительству «Южного потока», но благоприятствует альтернативному газопроводу, отказываясь от услуг «Газпрома».

Разрекламированный ранее «Южный поток» так и не состоялся. Россия и Турция не подписали межправительственное соглашение. Трубы, предназначенные для «Южного коридора», перебросят для «Северного потока-2». Но в земле останутся зарытыми трубы на 18 млрд. рублей.

Чтобы выйти из экономического кризиса, считают некоторые, нужна новая гонка вооружений. Но, «разгоняя» экономику с помощью финансирования военно-промышленного комплекса, мы делаем себя заложниками грядущей войны. Создавая оружие, мы программируем себя на то, что оно когда-нибудь «выстрелит».

То, что гонка вооружений имеет цель экономически разорить противника, я доказывал ещё на политинформации во время службы на флоте.
Гонка вооружений - это средство ведения войны. В 1981 году НАТО решило навязать гонку «умных вооружений». СССР не смог выдержать этого. При Брежневе на гонку вооружений тратили до 30% бюджета. Война в Афганистане (вкупе с санкциями Запада) разорила Советский Союз. В итоги СССР экономически, а затем и политически распался.

Вот и сегодня наши «партнёры» таки втянули Россию в гонку вооружений. Неужели мы повторно наступим на грабли?!

Сегодня цель войны не уничтожение противника, а перераспределение ресурсов и влияния. Этой цели можно достичь и мирными средствами. Г.Киссинджер в своей книге «Великий перелом» признавал, что «разрядка» была лишь прикрытием для вытеснения СССР с ближнего и среднего Востока.

Сколько стоит война? И сколько стоит мир?

Очевидно, мирное урегулирование всегда дешевле. Только добиться его труднее. Все хотят мира, но мира с позиции силы. Миролюбие почему-то принимают за слабость. Верят только в силу, способную противостоять силе.

Нельзя добиться мира негодными средствами. Военная победа ещё не означает прочного мира. Достойная цель не может быть достигнута недостойными способами.
Томас Манн говорил: «Война - всего лишь трусливое бегство от проблем мирного времени».

Третья мировая война идёт полным ходом, но её официально не афишируют, а красиво называют «антитеррористическая операция». Сначала придумали Аль-Каиду, чтобы бороться с «мировым злом», теперь вот новый жупел - ИГИЛ…

Миром правит её величество Ложь. WikiLeaks, как может борется с ложью политиков, но безуспешно. Каждый отстаивает свои интересы и не хочет другого слушать.
Политические ток-шоу ведутся по принципу «сам дурак». Никто никого не слушает - вопрос, кто кого переорёт. Против лома (микрофона) нет приёма. Можно говорить, что угодно, - «а Васька слушает, да ест…»

В условиях информационной войны обо всём можно говорить лишь предположительно. Дезинформация заполонила эфир. Уже трудно различить, где правда, а где ложь. Политологи соревнуются с пропагандистами, кто быстрее и успешнее обманет общественное мнение. Нас принимают за идиотов, которыми можно манипулировать.
Ложь и лицемерие зашкаливают! Никаких норм, никакой морали... Элементарные приличия не соблюдаются. Полный беспредел!

СМИ говорят лишь то, за что им платят, стимулируя ненависть и вражду. Лично у меня нет никакой ненависти ни к украинскому, ни к американскому народу. Даже Сталин после войны благодарил американский народ за оказанную помощь в борьбе с фашизмом.

Правители начинают войну якобы в интересах большинства. Но простым людям не нужна война. Если провести референдум и спросить всех граждан любой страны, хотят ли они воевать, уверен, 99% ответят отрицательно.

Войны хотят олигархи, которые наживаются на военных поставках. Известно, что нет такого преступления, на которое не пошёл бы капитал при 300 процентах прибыли. Олигархи натравливают простых людей, за деньги понуждая убивать друг друга.

Война — признак интеллектуального бессилия или коварства властителей. Таким образом они решают задачу повышения собственного рейтинга за счет чужих жизней.
Война - решение не только внешнеполитических задач, но и ВНУТРИполитических. Во время войны рейтинг правителей растёт. Народ сплачивается перед страхом агрессии и готов на всё «лишь бы не было войны»!

Поскольку ядерное оружие формально не запрещено, слышатся призывы ударить ядерной ракетой по «мировому злу», чтобы навсегда с ним покончить.

Лично я всегда был против бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, хотя это и привело к быстрой капитуляции Японии. Бомбардировки могут привести к победе, но не к миру. Мы победили Японию, но до сих пор не заключили мирного договора.

Я вообще против каких бы то ни было бомбардировок во имя мира. Благими намерениями, как известно, выложена дорога в ад. Окончательная победа не означает вечный мир. Победить многоголовую гидру терроризма невозможно, поскольку терроризм возникает как реакция на несправедливость государства.

Любые разговоры о «борьбе с международным терроризмом» являются не более чем информационным прикрытием. «Ваш террорист - плохой террорист, а наш террорист - хороший повстанец». Так было с Аль-Каидой, а теперь с ИГИЛ. Террористов используют для свержения неугодных режимов.
Ни для кого уже не секрет, что все эти «террористы» (или «повстанцы»), вооружённые самым современным оружием, всего лишь наёмники, которые за деньги могут воевать против какой угодно власти.

Часто приходится слышать: так Вы за «наших» или за «ваших»?
Я - за МИР!
Как говорила мать Тереза: никогда не пойду на митинг против войны, но пойду на митинг за МИР!

Как же спасти мир от войны, которую хотят разжечь враги человечества?!

Необходимо бороться за мир, иначе мы все погибнем! В войне всех против всех не будет ни победителей, ни побеждённых. Агрессия - это самоуничтожение. Выживает не самый агрессивный, а самый дружелюбный.

Война, как и любое применение силы при разрешении конфликта, свидетельствует об ограниченности и духовной слабости. Если мы не остановим войну, кончится тем, что в результате потеряем нашу планету. Поэтому, говоря о цене мира на земле, нужно иметь в виду цену нашей цивилизации на планете.

Война в нынешних условиях это самоубийство! Хотят войны лишь обезумевшие политики, которые делают карьеру на смертях простых людей.
Политики руководствуются эгоизмом и прагматизмом. Ни о какой морали даже не вспоминают. Место морали занял прагматизм: что мне выгодно, то и хорошо, то и есть для меня «добро». Исходя из этого, и война может не быть «злом», если отвечает национальным интересам - цель оправдывает средства!

Международное право превратилось в фиговый листок. В то время как дипломаты в прямом эфире говорят о необходимости найти мирное решение кризиса, политики в это же самое время для обеспечения процесса достижения мира отправляют военный контингент.

В политике нет ни морали, ни справедливости, только целесообразность. За ложью и ухищрениями скрывается чисто животная борьба за существование. Сейчас говорят уже не война или мир, а война во имя мира.

Если во время первой «холодной войны» спорили два социальных строя - какой из них лучше - то теперь (во время второй «холодной войны») духовная Россия борется с прагматичным Западом.
Это не война людей, это война идей!

Россия защищает христианские ценности и ведёт с Западом «культурную, социальную, моральную войну», утверждает в статье для The American Conservative Патрик Джозеф Бьюкенен. По мнению автора, Россия сейчас противостоит «замене христианских ценностей ценностями Голливуда». «В культурной войне за будущее человечества Путин твёрдо ставит российский флаг на стороне традиционного христианства. «Россия на стороне Бога», а «Запад - Гоморра».

В.В.Путин на заседании Международного дискуссионного клуба «Валдай» (в этом году оно проходило под названием «Война и мир: человек, государство и угроза большого конфликта в XXI веке») сказал:
«Вы знаете, если посмотреть на рассуждения наших мыслителей, философов, представителей классической русской литературы, то они видят причины разногласий между Россией и Западом в целом, в широком смысле этого слова в разнице мировоззрений. И отчасти они правы. В основе российского мировоззрения лежит представление о добре и зле, о высших силах, божественное начало. В основе западного мышления - я не хочу, чтобы это прозвучало както неловко, но всётаки в основе лежит интерес, прагматичность, прагматика».

«Мы, русские, не хотим согласиться с приоритетом материального над духовным, хотя и не в состоянии абсолютно освободиться от бытовых проблем. Выживание по типу “пойду на всё, но никогда не буду голодать!” чуждо нашей культуре, проповедующей ценность самопожертвования. Нажива не отличительная особенность нашего национального характера. Прагматизм никогда не был и никогда не будет чертой русской души. Вот ведь весь мир живёт умом, только у нас от ума одно горе, — а всё потому, что русский сердцем живёт!».
(из моего романа «Чужой странный непонятный необыкновенный чужак», 1998 год)

МИРУ нет альтернативы! Цена мира не больше цены войны!

А по Вашему мнению, СКОЛЬКО СТОИТ МИР?

Ведение

2. Понятие «война» - определение, виды./ на основе статей в Большой Советской Энциклопедии, энциклопедическом словаре «Конституция Р.Ф.», Толковом словаре живого великорусского языка В.Даля/

2.1 Большая Советская Энциклопедия

а) Война – определение

б) Исторические типы войн.

в) Современные буржуазные теории войн.

2.2 Толковый словарь В.Даля.

2.3 Энциклопедический справочник «Конституция Р.Ф.»

3. От физической к психологической войне. Эволюция форм войны в процессе развития цивилизации.

3.1 Физическая (первобытная) война.

3.2 Экономическая война.

3.3 Психологическая война.

4.Воин – или проблема Человека в войне.

4.1 Furor: герой и его безумие.

4.2 Человек как добыча

4.3Furor как технология

4.4 Рождение абстрактного мышления из духа армейской дисциплины

5. Психологические механизмы возникновения общности как фактор самосознания групповой принадлежности- феномен межгрупповой враждебности/ на анализе социально психологических исследований феномена внешнегрупповой враждебности представленных в справочнике «Современная психология» под ред. В.Н.Дружинина. М. ; 1999г./

6.Война и Мир – парадокс или диалектическое единство?

6.1 Частный характер войны

6.2 Преодоление рациональной установки в понимании природы войны

6.3 Не-мирный характер мира

6.4 Война против войны.

Заключение

Литература

Введение

Выбирая тему реферата по философии, я и не предполагал насколько непрочным и иллюзорным окажется для меня понятие «мир» как временного отрезка свободного от боевых действий. Только теперь до меня медленно, но неумолимо доходит изречение желчного старика Гераклита: «Война – отец всего... ». Но все по порядку.

Что есть война? Какое место она занимает в истории Человечества и Человека. Каким образом в мировоззрении народов, наций, сообщностей homo sapiens представлена сила, толкающая к уничтожению себе подобных. Каковы корни этого феномена человечности. Именно человечности так как способность к войне черта ярко выделяющая человечество из спектра форм жизни на нашей планете но не противопоставляющего его им а скорее носящая парадоксальный характер – сочетающее в себе как древние инстинктивные проявления, так и сверх рациональные действия человека разумного.

Историю существования Человечества невозможно представить без войн и это дает право утверждать что война – атрибут Человечества, представленный и проявляющийся в различных аспектах его бытия. Это настолько сложный и многогранный феномен что все известные на данный момент мировоззренческие модели в той или иной форме включают в себя систему оценок и отношений связанных с войной. Поэтому структура данного реферата отражает нашу попытку рассмотреть войну через выделение для общего вопроса «как возможна война» конкретного предмета для анализа:

1) как возможна война применительно к человеческой природе, его естеству

2) как возможно эволюционирование форм войны

3) как она возможна для общности,

4) как она возможна для государства, как представлена война в повседневности.

Материал использованный в написании этой работы взят в основном из открытых ресурсов Internet электронных версий научнопопулярных изданий а также из учебно-методической и научной литературы по психологии, социологии и философии.

Актуальность реферата определяется как проблемностью исторического этапа в развитии техногенной цивилизации в начале XXI века - война в Югославии, контртеррористическая операция в Чечне, обострение палестино-израильского кризиса, война в Ираке, так и проблемностью социально-психологического этапа в развитии самосознания человечества – конфликт Западной и Восточной культур, цивилизаций, мировоззрений.

В 1933 Альберт Эйнштейн направил формальный запрос Зигмунду Фрейду относительно психологический принципов составляющих феномен войны . Он спрашивает: «Каким образом правящее меньшинство заставляет массы стремиться к цели, реализация которой не приносит им ничего, кроме страданий и потерь? Почему они позволяют доводить себя до уровня умопомешательства и становиться добровольной жертвой? Удовлетворяют ли ненависть и разрушение подсознательным человеческим побуждениям, которые в обычном состоянии латентны, но легко могут быть доведены до такого уровня, когда способны породить массовый психоз? И, наконец, возможно ли повлиять на развитие человеческой психики таким образом, чтобы повысить её сопротивляемость подобным ненавистническим и деструктивным психозам?»

Ответ З.Фрейда я помести в заключительной части реферата, дабы появилась возможность сравнить собственные выводы с мнением мастера.

2.Понятие «война» - определение, виды

2.1 Большая Советская Энциклопедия

Отредактированная статья М.И Галкина и П.И. Трифоненкова .

А) Войн а - определение .

«В применении к войнам, - указывал В. И. Ленин, - основное положение диалектики... состоит в том, что «война есть просто продолжение политики другими» (именно насильственными) «средствами». Такова формулировка Клаузевица... И именно такова была всегда точка зрения Маркса и Энгельса, каждую войну рассматривавших как продолжение политики данных, заинтересованных держав - и разных классов внутри них - в данное время» (Полн. собр. соч., 5 изд., т. 26, с. 224). Для достижения политических целей в войне используются вооружённые силы как главное и решающее средство, а также экономические, дипломатические, идеологические и другие средства борьбы.

Марксизм-ленинизм рассматривает войну как общественно-политическое явление, присущее только классовым общественно-экономическим формациям. При первобытнообщинном строе не было частной собственности, деления общества на классы, не было и войны в современном смысле слова. Многочисленные вооружённые столкновения между родами и племенами, несмотря на некоторое их внешнее сходство с войной классового общества, отличаются по социальному содержанию. Причины таких столкновений коренились в способе производства, основанном на использовании примитивных орудий и не обеспечивавшем удовлетворения минимальных потребностей людей. Это толкало одни племена на то, чтобы добывать средства к существованию путём вооружённого нападения на другие племена с целью захвата пищи, пастбищ, мест охоты и рыбной ловли. Важную роль в отношениях между общинами играли разобщённость и изолированность первобытных родов и племён, кровная месть, основанная на кровном родстве, и т. д. Происхождение войны как продукта и специфической формы проявления социального антагонизма неразрывно связано с появлением частной собственности и классов. В период разложения первобытнообщинного строя и перехода к классовому обществу происходит, как отмечал Ф. Энгельс, «... вырождение древней войны племени против племени в систематический разбой на суше и на море в целях захвата скота, рабов и сокровищ, превращение этой войны в регулярный промысел» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 21, с. 108). С возникновением государства создаются специальные отряды вооружённых людей - армия, позднее и военно-морской флот. Классовая борьба между угнетёнными и господствующими классами нередко перерастает в народные восстания и гражданские войны.

Социальная сущность войны, её классовое содержание определяются характером той политики, во имя которой она ведётся. «Всякая война нераздельно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает. Ту самую политику, - писал В. И. Ленин, - которую известная держава, известный класс внутри этой державы вёл в течение долгого времени перед войной, неизбежно и неминуемо этот самый класс продолжает во время войны, переменив только форму действия» (Полн. собр. соч., 5 изд., т. 32, с. 79). Политике принадлежит определяющая роль при разработке военной доктрины государства и в установлении политических целей войны, которые решающим образом влияют на её содержание и ведение. Она оказывает руководящее воздействие на планирование войны, определяет очерёдность и силу удара по противнику, меры, необходимые для укрепления союзнических отношений внутри своей коалиции. Через стратегию политика контролирует ход войны и влияет на развитие военных действий. При помощи государственного аппарата политика определяет необходимые меры для мобилизации людских и материальных ресурсов страны.

Марксистско-ленинская теория войны рассматривает характер каждой войны в зависимости от её политического содержания: системы противоречий данной эпохи, политических целей борющихся классов, государств; зависимости хода и исхода войны от существующего в стране социально-экономического и политического строя, материальных и военных возможностей государства, уровня развития науки и техники; идеологии и морального духа народа. История войн свидетельствует о неуклонном возрастании роли экономического фактора и народных масс в войне. До 19 в. войны имели сравнительно узкую экономическую базу и велись, как правило, немногочисленными профессиональными армиями. Со 2-й половины 19 в. и особенно с 20 в. войны требуют громадного напряжения экономики воюющих сторон и втягивают в длительную борьбу многомиллионные массы народа. В 1-й мировой войне 1914-18 участвовало свыше 70 млн. чел., во 2-й мировой войне 1939-45 - 110 млн. Народные массы вовлекаются в войну и как непосредственные её участники, и как создатели материальных средств ведения войны. Возрастание роли народных масс в современной войне вызывается их огромной ролью в материальном производстве, политической зрелостью и организованностью.

Современные войны связаны с огромными людскими и материальными потерями, с небывалыми прежде разрушениями и бедствиями. Изучение хода и последствий прошлых войн показывает гигантский рост людских потерь и материальных разрушений, сопутствующих войне. Потери в войне европейских стран (убитые и умершие от ран и болезней) составили: в 17 в. - 3,3 млн. чел., в 18 в. - 5,4, в 19 и начале 20 вв. (до 1-й мировой войны) - 5,7, в 1-й мировой войне - свыше 9, во 2-й мировой войне (включая уничтоженных в фашистских лагерях смерти) - свыше 50 млн. чел.

Содержание
Введение 2

I. Понятие войны. Связь военных и политических целей 3

1. Философское учение Клаузевица о войне. Неизбежность военных действий 3

II. Взгляды на войну в исторической перспективе 6

1. Античность 6

2. Проблемы мира и христианская религия 7

III. Новые подходы к философской проблеме войны и мира

1. Эпоха просвещения 9

2. Современность 12

Заключение 15

Список использованной литературы 17

Введение

За свою многовековую историю наша страна не один раз подвергалась набегам со стороны монгольской нации, не раз давала отпор шведским и литовским захватчикам, именно наши предки смогли остановить и полностью уничтожить немецких оккупантов. Эти бедствия не прошли для нас бесследно, миллионы наших соотечественников отдали жизнь на благо Родины. Поэтому мы должны отдать долг памяти, солдатам и тем, кто, не покладая рук, трудился в тылу, ожидая своих отцов, сыновей и мужей домой. Каждый из нас с уверенностью может сказать, что его семью Великая Отечественная война не обошла стороной.

Эта великая трагедия надолго осталась в сердцах всех людей планеты, и мы должны стремиться к тому, чтобы подобное бедствие больше не повторилось. Поэтому, огромное внимание в философии уделяется исследованию причин возникновения войны. Эти проблемы рассматривали не только наши современники, но и великие ученые древности. Их взгляды и подходы к решению данных явлений я попытаюсь рассмотреть и проанализировать в своем реферате.

I. Понятие войны. Связь военных и политических целей
1. Философское учение Клаузевица о войне.

Неизбежность военных действий
Весьма интересны, на мой взгляд и идеи, выдвинутые в книге «О войне» Карлом фон Клаузевицем. Воспитанный под влиянием немецкой школы философии, и особенно Гегеля, он развил теорию о войне и о влиянии на нее политики.

Рассмотрим его определение войны. Философ писал: ”Если мы захотим охватить мыслью как одно целое все бесчисленное множество единоборств, из которых состоит война, то лучше всего вообразить себе схватку двух борцов. Каждый из них стремится при помощи физического насилия принудить другого выполнить его волю; его ближайшая цель - сокрушить противника и тем самым сделать его не способным ко всякому дальнейшему сопротивлению”.

Итак, война, по Клаузевицу, - это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю. Насилие использует изобретения искусств и открытия наук, чтоб противостоять насилию же. Незаметные, едва достойные упоминания ограничения, которые оно само на себя налагает в виде обычаев международного права, сопровождают насилие, не ослабляя, в сущности, его эффекта.

Кроме единоборства, для Клаузевица характерно еще одно сравнение войны: “Бой в крупных и мелких операциях представляет то же самое, что уплата наличными при вексельных операциях: как ни отдаленна эта расплата, как ни редко наступает момент реализации, когда-нибудь его час наступит”.

Далее Клаузевиц вводит два понятия, необходимые, по его мнению, для анализа войны: «политическая цель войны» и «цель военных действий». Политическая цель войны как первоначальный мотив должна быть весьма существенным фактором: чем меньше жертва, которую мы требуем от нашего противника, тем меньшее сопротивление мы можем от него ожидать. Но чем ничтожнее наши требования, тем слабее будет и наша подготовка. Далее, чем незначительнее наша политическая цель, тем меньшую цену она имеет для нас и тем легче отказаться от ее достижения, а потому и наши усилия будут менее значительны.

Действительно, одна и та же политическая цель может оказывать весьма неодинаковые действия не только на разные народы, но и на один и тот же народ в разные эпохи. Между двумя народами, двумя государствами может оказаться такая натянутость отношений, что совершенно ничтожный сам по себе политический повод к войне вызовет напряжение, далеко превосходящее значимость этого повода, и обусловит подлинный взрыв.

Иногда политическая цель может совпасть с военной, например, завоевание известных областей; порой политическая цель не будет сама по себе пригодна, чтобы служить выражением цели военных действий. Политическая цель имеет тем более решающее значение для масштаба войны, чем равнодушнее относятся к последней массы и чем менее натянуты в прочих вопросах отношения между обоими государствами".

В своей книге Клаузевиц анализирует связь войны с политикой. Он считает, что Война в человеческом обществе - война целых народов, и притом народов цивилизованных, - всегда вытекает из политического положения и вызывается лишь политическими мотивами. Война, по его мнению, есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, осуществление их другими способами. То, что остается в ней своеобразного, относится лишь к своеобразию ее средств.

Таким образом, принимая во внимание обоснованность и общепризнанность связи войны и политики и подводя итог вышесказанному, представляется возможным сделать следующий вывод: если война является, по существу, продолжением политики, последним ее аргументом, то нет неизбежных войн, как и не существует единственно верной политической линии.

II. Взгляды на войну в исторической перспективе
1. Античность
Мечта о мире сопровождала человека на всех ступенях цивилизации, начиная с самых первых шагов его. Идеал жизни без войн, когда в международных отношениях соблюдались бы общепризнанные нормы справедливости, восходит к глубокой древности. Уже у античных философов можно видеть идеи мира, правда, этот вопрос рассматривался только как проблема отношений между греческими государствами. Античные философы стремились лишь к устранению междоусобных войн. Так, в плане идеального государства, предложенного Платоном, нет внутренних военных столкновений, но воздаются почести тому, кто отличился во «втором величайшем виде войны» - в войне с внешними врагами. Аналогична точка зрения на эту тему и Аристотеля: древние греки видели в иностранцах врагов и считали их и все им принадлежавшее хорошей добычей, если ее только можно было захватить. Причины этого кроются, как считается, в уровне экономического развития общества. Отсюда прямой переход к проблеме рабства.

Для мыслителей этой эпохи рабство было явлением естественным и даже прогрессивным. Аристотель, например, считал его общественно-необходимым институтом. Источниками рабов были военнопленные, а также свободные, попавшие в рабство за долги (правда, положение их было легче), и дети, рожденные рабами. А раз так, то не может одобряться внешняя политика, направленная на захват все новых территорий и порабощение новых миллионов инородцев. Поэтому преобладающее большинство мыслителей считали правомерным вести войны против других народов, ведь война являлась основным источником рабской силы, без которой не могло существовать рабовладельческое хозяйство. Гераклит, например, утверждал, что «война есть отец и мать всего; одним она определила быть богами, другим людьми; одних она сделала рабами, других свободными». Аристотель писал: "… если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре (подразумевается абсурдность такого предположения), тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы".

Анологичное отношение к рабству было и в Римской империи: римляне называли варварским все, что не было римским, и говорили: «Для варваров цепи или смерть». Призыв древнеримского мыслителя Цицерона «Пусть оружие уступит место тоге», то есть пусть решает не военная сила, а гражданская власть, фактически не применялся в отношении варваров.
2. Проблемы мира и христианская религия
Если посмотреть на вопрос о мире без войн с точки зрения христианской церкви, то здесь можно видеть некоторую двойственность. С одной стороны, основополагающая заповедь «Не убий» объявляла самым тяжелым грехом лишение человека жизни. Церковь пресекала междоусобные войны периода средневековья, что хорошо отразилось, например, в истории Руси. Так, киевский князь Владимир Мономах уговаривал князей русских не проливать христианской крови в великий пост. Христианство было инициатором установления так называемого Мира Божьего (Treuga Dei) - дней, когда прекращались междоусобицы. Эти дни связаны были с мифическими событиями из жизни Христа, с важнейшими религиозными праздниками, военные действия не велись также в дни, назначенные церковью для размышления и молитвы в период сочельника и поста.

Нарушение Мира Божьего каралось штрафами, доходившими до конфискации имущества, отлучением от церкви и даже телесными наказаниями. Под охрану Мира Божьего в первую очередь попадали церкви, монастыри, капеллы, путешественники, женщины, а также предметы, необходимые для земледелия.

В тоже время проповедь всеобщего мира не мешала христианской церкви освящать многочисленные завоевательские войны, крестовые походы против «неверных», подавление крестьянских движений. Таким образом, критика войны в то время ограничивалась этическими представлениями христианского вероучения, а идеалом всеобщего мира оставался мир среди христианских народов Европы.

III. Новые подходы к философской проблеме войны и мира
1. Эпоха просвещения
Новое слово о мире сказал молодой буржуазный гуманизм. Его эпоха была временем становления капиталистических отношений. Процесс первоначального накопления капитала кровью вписывался в историю не только Европы, но и всей планеты. Экспроприация у широких народных масс земли и орудий труда, колониальные грабежи и захваты в Америке и Африке создали условия для возникновения и развития капиталистического способа производства. Силой оружия создавались и национальные государства. Вместе с тем молодая буржуазия в известной степени была заинтересована и в сохранении мира, в прекращении феодальных распрей, в развитии внутренней и международной торговли. Она создала национальные рынки, начала связывать экономическими связями все части земного шара в один мировой рынок.

В центре внимания передовых мыслителей этой эпохи стоял человек, его освобождение от пут феодальной зависимости, от гнета церкви и социальной несправедливости. Проблема осмысления условий гармонического развития личности, естественно, привела гуманистов к постановке вопроса об устранении из жизни людей величайшего зла - войны. Замечательной особенностью гуманистических учений эпохи Просвещения было осуждение войны как величайшего бедствия для народов.

Рождению идеи вечного мира, бесспорно, способствовало превращение войны во все большую угрозу для народов Европы. Усовершенствование оружия, создание массовых армий и военных коалиций, многолетние войны, продолжавшие раздирать европейские страны в еще более широких масштабах, чем ранее, заставили мыслителей, чуть ли не впервые задуматься над проблемой взаимоотношений между государствами и искать пути их нормализации, что, по-моему, мнению, является первой отличительной чертой подхода к проблеме мира в то время. Второе, что впервые проявилось тогда, - это установление связи между политикой и войнами.

Идеологи Просвещения поставили вопрос о таком устройстве общества, краеугольным камнем которого была бы политическая свобода и гражданское равенство, выступали против всего феодального строя с его системой сословных привилегий. Выдающиеся представители Просвещения отстаивали возможность установления вечного мира, но ожидали его не столько от создания особой политической комбинации государств, сколько от все более усиливающегося духовного единения всего цивилизованного мира и солидарности экономических интересов.

Французский философ-просветитель Жан Жак Руссо в трактате «Суждение о вечном мире» пишет, что войны, завоевания и усиление деспотизма взаимно связаны и содействуют друг другу, что в обществе, разделенном на богатых и бедных, на господствующих и угнетенных, частные интересы, то есть интересы властвующих, противоречат общим интересам - интересам народа. Он связывал идею всеобщего мира с вооруженным свержением власти правителей, ибо они не заинтересованы в сохранении мира. Аналогичны взгляды другого французского просветителя Дени Дидро. Вольтер же испытывал страх перед движением низов и сдвиги в общественной жизни мыслил в виде революции сверху, осуществляемой «просвещенным» монархом в интересах нации.

Интересны взгляды представителей немецкой классической школы философии. И. Кант впервые высказал догадку об объективной закономерности, ведущей к установлению вечного мира, о неизбежности создания на мирных началах союза народов. Здесь происходит то же, что и с отдельными людьми, объединяющимися в государство, дабы воспрепятствовать взаимному истреблению. Государства вынуждены будут «вступить в союз народов, где каждое, даже самое маленькое, государство могло бы ожидать своей безопасности и прав не от своих собственных сил, а исключительно от такого великого союза народов». Проблемы взаимоотношений между независимыми государствами Кант рассматривает в трактате «К вечному миру».

Свой трактат Кант строит в виде договора, пародируя соответствующие дипломатические документы. Сначала прелиминарные статьи, затем «окончательные» и даже одна «тайная». В «окончательных» статьях кантовского проекта речь об обеспечении достигнутого мира. Гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским. Вторая «окончательная» статья договора о вечном мире определяет основу, на которой возникает международное право, а именно: международный союз государств, где реализуется устройство, подобное гражданскому обществу, в котором гарантированы права всех его членов. Союз народов, «федерализм свободных государств» не всемирное государство; Кант недвусмысленно выступает за сохранение национального суверенитета. Третья «окончательная» статья ограничивает «всемирное гражданство» лишь правом на гостеприимство в чужой стране. Каждый человек должен иметь возможность посетить любой уголок земли и не подвергаться при этом нападениям и враждебным действиям. Каждый народ имеет право на территорию, которую он занимает, ему не должно угрожать порабощение со стороны пришельцев. Договор о вечном мире венчает «тайная» статья: "… государства, вооружившиеся для войны, должны принять во внимание максимы философов об условиях возможности общего мира.

Другой представитель немецкой классической философии И. Гердер считает, что соглашение, заключенное в условиях враждебных отношений между государствами, не может служить надежной гарантией мира. Для достижения вечного мира необходимо нравственное перевоспитание людей. Гердер выдвигает ряд принципов, с помощью которых можно воспитать людей в духе справедливости и человечности; в их числе отвращение к войне, меньшее почитание военной славы: «Все шире надо распространять убеждение в том, что геройский дух, проявленный в завоевательных войнах, есть вампир на теле человечества и отнюдь не заслуживает той славы и почтения, которые воздают ему по традиции, идущей от греков, римлян и варваров». Кроме того, к таким принципам Гердер относит правильно истолкованный очищенный патриотизм, чувство справедливости к другим народам. При этом Гердер не апеллирует к правительствам, а обращается к народам, к широким массам, которые больше всего страдают от войны. Если голос народов прозвучит достаточно внушительно, правители вынуждены будут к нему прислушаться и повиноваться.

Резким диссонансом здесь звучит теория Гегеля. Абсолютизируя примат всеобщего над единичным, рода над индивидом, он считал, что война приводит в исполнение исторический приговор целым народам, которые не связаны с абсолютным духом. По Гегелю, война - двигатель исторического прогресса, «война сохраняет здоровую нравственность народов в их индифференции по отношению к определенностям, к их привычности и укоренению, подобно тому, как движение ветра предохраняет озера от гниения, которое грозит им при длительном затишье, так же как народам - длительный или тем более вечный мир».
2. Современность
В дальнейшем ходе истории проблемы мира продолжали занимать умы человечества; многие видные представители философии, деятели науки и культуры известны нам своими взглядами на эти вопросы. Так, Лев Толстой отстаивал в своих произведениях идею «непротивления злу насилием». А. Н. Радищев отвергал те положения теории естественного права, которые признавали войну неизбежной, оправдывали право войны. По его мнению, устройство общества на началах демократической республики навсегда избавит от величайшего зла - войны. А. И. Герцен писал: «Мы не рады войне, нам противны всякого рода убийства - оптом и в разбивку… Война - это казнь гуртом, это коренное разрушение».

Двадцатый век, принесший человечеству две невиданные до этого по масштабам мировые войны, еще более обострил значение проблемы войны и мира. В этот период развивается пацифистское движение, зародившееся в США и Великобритании после наполеоновских войн. Оно отвергает всякое насилие и любые войны, в том числе и оборонительные. Некоторые современные представители пацифизма считают, что войны исчезнут тогда, когда население на земле станет стабильным; другие разрабатывают такие мероприятия, на которые можно было бы переключить «воинственный инстинкт» человека. Таким «моральным эквивалентом», по их мнению, может служить развитие спорта, особенно состязаний, связанных с риском для жизни.

Известный исследователь Й. Галтунга попытался выйти за узкие рамки пацифизма; его концепция выражается в «минимизации насилия и несправедливости в мире», тогда только и смогут высшие жизненные человеческие ценности. Весьма интересна позиция одного из самых влиятельных теоретиков Римского клуба - А. Печчеи, который утверждает, что созданный человеком научно-технический комплекс «лишил его ориентиров и равновесия, повергнув в хаос всю человеческую систему». Основную причину, подрывающую устои мира, он видит в изъянах психологии и морали индивида - алчности, эгоизме, склонности к злу, насилию и т.д. Поэтому главную роль в осуществлении гуманистической переориентации человечества, по его мнению, играет «изменение людьми своих привычек, нравов, поведения». «Вопрос сводится к тому, - пишет он, - как убедить людей в различных уголках мира, что именно в усовершенствовании их человеческих качеств лежит ключ к решению проблем»

Заключение
Подводя итог, можно сделать следующий вывод: мыслители различных эпох осуждали войны, страстно мечтали о вечном мире и разрабатывали различные аспекты проблемы всеобщего мира. Одни из них обращали внимание в основном на ее этическую сторону. Они полагали, что агрессивная война есть порождение безнравственности, что мир, может быть, достигнут только в результате морального перевоспитания людей в духе взаимопонимания, терпимости к различным вероисповеданиям, устранения националистических пережитков, воспитания людей в духе принципа «все люди братья».

Другие видели главное зло, причиняемое войнами, в хозяйственной разрухе, в нарушении нормального функционирования всей экономической структуры. В связи с этим они пытались склонить человечество к миру, рисуя картины всеобщего процветания в обществе без войн, в котором приоритет будет отдаваться развитию науки, техники, искусства, литературы, а не совершенствованию средств уничтожения. Они считали, что мир между государствами может быть установлен в результате разумной политики просвещенного правителя.

Третьи разрабатывали правовые аспекты проблемы мира, достичь которого они стремились путем договора между правительствами, созданием региональных или всемирных федераций государств.

Проблема мира, как и проблема войны, привлекает внимание политических и общественных движений, ученых многих стран. Бесспорны успехи миролюбивых сил и всех организаций, как и достижения ряда школ и направлений, научных центров, специализирующихся на исследовании проблем мира. Накоплена обширная сумма знаний о мире как цели, как факторе развития и выживания человечества, о сложной диалектике взаимосвязи войны и мира и ее особенностях в современную эпоху, о возможных путях и предпосылках продвижения к миру без оружия и войн.

Столь же очевиден и другой важнейший вывод из изложенного: анализ концепций мира требует серьезных усилий. Должна быть построена достаточно глубокая и последовательная философия мира, важнейшей составной частью которой должна стать диалектика войны и мира в их историческом развитии. В то же время проблема философии мира не должна быть растворена в зауженном бесстрастном академизме, излишне заострена на полемике вокруг дефиниций и взаимосвязей отдельных понятий, относящихся к этой отрасли исследовательской деятельности. Обращение к политике и идеологии (как показано выше, связь войны с политикой неразрывна), с моей точки зрения, не только допустимо, но и необходимо в этом анализе - разумеется, не в ущерб его научному содержанию.

Общечеловеческое, глобальное соизмерение проблем войны и мира придает особую актуальность сотрудничеству пацифистов, верующих и атеистов, социал-демократов и консерваторов, других партий, движений и течений. Плюрализм философского истолкования мира, идейный плюрализм неразрывно связаны с политическим плюрализмом. Различные компоненты движения за мир находятся между собой в сложных отношениях - от идейной конфронтации до плодотворного диалога и совместных действий. В этом движении воспроизводится глобальная задача - необходимость найти оптимальные формы сотрудничества различных общественных и политических сил ради достижения общей для человеческого сообщества цели. Мир - это общечеловеческая ценность, и достигнута она может быть только общими усилиями всех народов.

Список литературы:

Богомолов А. С. Античная философия. М. 1985.

Гулыга А. В. Немецкая классическая философия. М. 1986.

Капто А. С. Философия мира. М. 1990.

Клаузевиц К. О войне. М. 1990.

Трактаты о вечном мире. М. 1963.