Игумения Домника (Коробейникова). Условия подлинной монашеской жизни в городском монастыре. Послушник и старец в наши дни. Интервью с игуменией Домникой (Коробейниковой) Игумения домника коробейникова биография

Сегодня в начале беседы я хочу вместе с вами немного поразмышлять об одном даре, который есть у каждой из нас. Святитель Игнатий и другие святые отцы называют его одним из величайших даров Божиих. Этот дар отличает человека от всех прочих земных созданий, делает его венцом творения и уподобляет его Самому Богу.

И может быть, кто-то уже понял, что я говорю о даре слова.

Он дан нам не случайно. Мы получили его для того чтобы словом своим возвещать о Боге.

И, конечно, возвещать о Нем мы можем не только прямой проповедью, но и вообще любым словом, сказанным в евангельском духе: в духе кротости, смирения, любви.

К сожалению, мы иногда используем этот дар неправильно, и, вместо того чтобы возвещать словом о Боге, возвещаем о страстях, о грехе. Как это происходит?

Вот, например, у нас срочный выезд, а сестра, которая должна ехать вместе с нами, почему-то задерживается. И когда она приходит, мы укоряем ее. Вот мы и возвестили о своих страстях, о своем нетерпении. Или еще пример: мы зашли на чужое послушание попросить какую-то вещь и мимоходом высказали замечание о беспорядке. И вместо того чтобы порадовать ближних, мы уязвили их души.

И сегодня я хотела бы призвать всех нас к тому, чтобы мы своим словом передавали только любовь, возвещали только о Боге. Ведь это же настоящая добродетель – никогда не говорить ближним неприятных слов. И мне хотелось бы, чтобы эта добродетель стала нашей второй природой.

Доброжелательность — просто правило приличия?

Кому-то может показаться, что доброжелательное – это только внешняя добродетель, просто правило приличия. Но в действительности она теснейшим образом связана с нашей внутренней жизнью. Насколько мы умеем следить за своей речью, настолько мы и преуспеваем духовно.

И теперь давайте поговорим более подробно о том, почему так важна эта добродетель.

Во-первых, мы должны уметь сдерживаться, не высказывать сразу всё, что у нас на душе. Сдержанность в речи – это признак человека собранного, человека, который постоянно наблюдает над собой и борется со своими страстями.

Как пишет авва Исайя , «воздержание языка доказывает, что человек – истинный подвижник. Необузданный язык служит признаком человека, чуждого добродетели».

Даже среди людей, далеких от Церкви, бытует представление, что порядочный, воспитанный человек – этот тот, кто строго следит за своей речью. Например, известный русский писатель говорил: «Я привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает».

И, конечно, то, что неприлично для светского человека, тем более не к лицу монаху. Один старец так рассуждает об этом: «Я не могу удержать свой язык – это показывает, в каком непорядке находится мой ум. Не могу отсечь гнев, раздражительность, спорливость. Только скажут мне какое-то слово, тут же что-то выскакивает из меня. Молния не вылетает из тучи с такой скоростью, с какой из моих уст выскакивает ответ. А если выходит из уст, то сколь более – из помысла!»

И так мы можем судить о своем внутреннем состоянии. Если грубые слова вылетают из наших уст быстрее молнии – это тревожный сигнал. Это значит, что мы утратили трезвение, потеряли покаянный настрой, перестали бороться с помыслами. Ведь кто следит за своими помыслами, тот тем более следит и за словами.

Существует и обратная связь. Тот, кто строго следит за своей речью, вскоре научится удерживать и помыслы. Хранение уст – одно из сильных орудий в борьбе со страстями.

Победа над гневом

Привычка следить за своей речью – это одно из оснований нашей духовной жизни. Ведь неслучайно святые отцы называют дерзость матерью всех страстей, губительницей добродетелей. А что такое дерзость? Это и есть невоздержанность в речи, когда человек говорит всё, что хочет.

Вот как пишет об этом старец Емилиан: «Всё, что мы только подумаем и тут же преспокойно выбалтываем, – всё это дерзость. Дерзость – это бесстыдство, это предпочтение своего “я” везде и всегда. Итак, выбирай: или Христа, или себя. Не можешь ты, если у тебя дерзость, быть сыном Божиим. Если ты дерзишь, то жизнь твоя будет безуспешной, расстроенной, всё твое житие станет вялым, ты будешь переживать дряхлость, сухость сердца».

И, наоборот, когда мы хранимся от дерзости, то наше сердце оживает, становится способным к добродетели. Чем строже мы храним свои уста, тем мы сильнее в борьбе со страстями. И с помощью молчания и молитвы мы можем победить любые, даже самые грубые страсти, например, страсть гнева.

Один древний подвижник, авва Иперхий , говорил, что «человек, не удерживающий языка во время гнева, не возможет удержать и самой страсти». И можно сказать и наоборот: кто в гневе старается удерживать язык и при этом усердно молится, тот обязательно победит эту страсть.

Многие из вас читали жизнеописание старца Иосифа Исихаста и, наверное, вы помните, что в юности он был чрезвычайно гневлив, не проходило и дня, чтобы он с кем-нибудь не поссорился. Как он сам говорил, он был способен в гневе убить человека. В монастыре он жестоко боролся с этой страстью. Однажды с ним был такой случай.

Он жил на Катунаках со старцем Ефремом, и как-то раз монах из соседней каливы начал всячески поносить отца Ефрема из-за границы, которая проходила между их каливами. Старец Ефрем по своей кротости и мягкости ничего не отвечал, а Франциск (так тогда звали отца Иосифа) сразу возгорелся гневом: сердце его бешено забилось, кровь закипела в жилах, в голове помутилось от ярости. Ему хотелось выбежать из каливы, чтобы выбранить этого человека, но вместо этого он бросился в храм.

Распростершись там на полу, проливая слезы, он начал молить Пресвятую Богородицу: «Помоги мне! Помоги мне сейчас, Пресвятая Дева! Христе мой, спаси меня! Помоги мне, спаси меня, укроти страсть». Постепенно Франциск успокоился и пришел в разум. Он почувствовал, что страсть утихла и в сердце его воцарился мир.

Тогда он вышел из каливы и кротко сказал обидчику: «Э, да это не стоит таких усилий. Мы пришли сюда не для того, чтобы наследовать каливы, масличные деревья и скалы. Мы пришли сюда ради души нашей, ради любви. Если мы потеряем любовь, то потеряем Бога. Что же, геронда, мы оставили родителей, оставили столько всего, а теперь будем из-за этого браниться, станем посмешищем для “ангелов и человеков” и для всякой твари?»

Позднее старец Иосиф признавался: «Это была моя первая победа в начале поприща. С тех пор я почувствовал, что гнев и раздражение уже не действуют во мне с таким напряжением. Кротость начала ласкать мне сердце». И как мы знаем, со временем отец Иосиф стяжал необыкновенную кротость и любовь.

Так и мы можем победить и гнев, и многие другие страсти, просто понуждая себя к молчанию и молитве. И для этого нам не нужно ждать случая, когда нас будут поносить, как поносили старца Иосифа. С нами, скорее всего, такого и не случится.

Но если в любой самой мелочной ситуации, когда ближний чем-то досаждает нам, мы молчим и стараемся молитвой изгнать досаду из своей души – это уже подвиг, который очищает наше сердце.

Когда просто тяжело…

С нами может случиться и нечто подобное тому, что было с одним послушником, о котором рассказывает старец Силуан . К этому послушнику обратились с простой просьбой, а он был болен, страдал телесно и душевно, и нечаянно у него вырвались слова досады.

Вот как это произошло: «Был у нас в монастыре послушник, который упал с дерева при сборе маслин, и отнялись у него ноги. Когда он лежал в больнице в Преображенском корпусе, умер монах, лежавший рядом с ним, на соседней кровати. Служитель стал приготовлять тело умершего к погребению, и попросил больного послушника подержать иголку. Больной ответил: “Что ты меня беспокоишь?” Но после этого слова душа его стала немирна, и тогда позвал он духовника и исповедал ему свой грех преслушания. Мудрый поймет, почему душа монаха стала немирна, а немудрый скажет, что это пустяки».

В нашей жизни такие ситуации бывают часто. Нас просят о чем-то, когда мы больны или расстроены. И вот, сказав всего несколько слов, мы можем лишиться мира и молитвы. И, наоборот, удержавшись от слова противоречия, мы совершим маленький подвиг, который принесет в нашу душу благодать.

И мне хочется повторить, что вся наша жизнь может состоять из таких небольших подвигов. Со стороны может казаться, что мы ничего особенного не делаем и внешне подвизаемся не больше других. А между тем мы побеждаем страсти и преуспеваем день ото дня.

Наша речь как зеркало

Есть еще одна закономерность в нашей духовной жизни. Человек, подвизающийся в молитве, не может быть грубым с ближними.

Говорил, что если ты груб в отношениях с людьми, то это настораживает. Это знак того, что в твоей духовной жизни что-то идет не так.

Ведь настоящая молитва облагораживает человека, умягчает, истончает его сердце. Когда человек молится, он начинает тонко чувствовать души других людей.

Он становится осторожным и следит за собой, чтобы не огорчить ближних даже одним взглядом, или одним жестом, а тем более словом.

В отношении слов он трезвится особенно, потому что слово имеет ни с чем не сравнимую силу. Словом можно и утешить, и ободрить, и возвысить, и в то же время и оттолкнуть, и ранить душу другого человека. В одной дореволюционной книге по этикету есть такое точное наблюдение: «Грубые речи и резкие слова навлекают недоброжелателей больше и убивают доброе расположение чаще, нежели дурные поступки».

Слово — острый нож

И, наверное, каждая из вас знает по себе, что боль, причиненная резким словом, может жить в душе очень долго. Не случайно есть такое выражение: «Слово – как нож острый». И очень серьезен грех, который мы совершаем, когда раним ближнего словом. Причем нас не оправдывает то, что мы, например, были в тяжелом духовном состоянии, или что ближний, которого мы обидели, плохо себя вел.

Старец Емилиан так пишет об этом: «Подумайте, сколько мы говорим друг другу обидных слов! И все свои слова мы найдем наверху, на небесах. Как правило, когда мы говорим что-то неприятное ближним, то оправдываемся: “Да он меня оскорбил, он стыд всему монастырю!” Или: “Да он не слышит, не понимает, не хочет!” Однако что же, вылетело у тебя словцо? Ты не вернешь его, хоть бы пролил реки слез. Сказал ты брату: “Ах, да какой же ты бестолковый”? Кончено дело. Пролей кровь, подставь голову под топор – а слово твое останется.

Поэтому отцы и говорят: пусть внутри нас будут страсти, пусть в нас будет даже не один легион, а многие легионы бесов, бросающих нас оземь и заставляющих исходить пеной, – ничего. Словцо, которое мы скажем в адрес ближнего, хуже. Легионы бесов мгновенно изгоняет Христос и бросает их с кручи в море Гадаринское. А вот слово, которое мы скажем, Он исправить не может. Слово становится птичкой и летит, куда хочет. Оно разбрасывает твой грех повсюду и открывает его всем святым и всем ангелам, и ты найдешь его там, на небесах».

Кто-то может спросить: «Но неужели слово действительно не прощается? Ведь любой грех, в котором мы покаялись, прощается». Да, конечно, мы всегда каемся в прегрешении словом, как и в любых других. Но в душе ближнего все равно остается рана – и с этим мы уже ничего не можем сделать. Например, мы сказали кому-то неприятное слово, обидели человека. И вот мы давно уже покаялись, а человек-то страдает.

И мало этого. В расстройстве он пошел и тоже кого-то обидел, может быть, и не одного человека, а нескольких. А некоторые из этих людей в свою очередь ранили других. Наконец где-то вспыхивает крупная ссора. И вот мы как будто бы не имеем отношения к этой ссоре, но первопричиной было неприятное слово, которое сказали мы. И потому все эти раненые души – на нашей совести.

Цепочка обид и ссор может быть бесконечной. И потом, на Страшном Суде, мы встретим всех людей, пострадавших по нашей вине. Да, покаяться в слове можно – но представьте, каким должно быть наше покаяние, чтобы изгладить такой тяжкий грех!

И потому запомним: с каким бы человеком нам ни пришлось общаться, пусть даже у него очень тяжелый характер, пусть он причиняет нам обиды, – все равно мы не имеем права ранить его словом. Мы не знаем, какие это может иметь последствия – вплоть до погибели души этого человека.

Как сделать добрых злыми, а злых — добрыми

И между прочим, замечено: если мы говорим ближним неприятные слова, то мы всех вокруг видим грешниками. Когда же мы начинаем следить за собой, не позволяем себе огорчить никого даже одним словом, то вдруг обнаруживаем, что вокруг нас – одни ангелы, добрые, кроткие, любящие нас.

Почему так произошло? Конечно, потому, что ближние откликнулись на нашу доброту, сердца их раскрылись для нас. Как пишет преподобный Макарий Великий , «слово гордое и злое и добрых людей делает злыми, а слово благое и смиренное обращает к добру и злых». В то же время, когда мы стараемся никого не обижать, то и сами смягчаемся, приобретаем добрый, не осуждающий взгляд.

Расскажу вам одну мудрую притчу. У ворот некоего города сидел старец. Однажды к воротам пришел странник и спросил его: «Что за люди живут в этом городе?» Тот ответил вопросом: «А какие люди жили там, откуда ты пришел?» – «О, это были ужасные люди! Злые, сварливые, с ними невозможно было ужиться!» Тогда старец сказал: «В этом городе ты встретишь точно таких же». Странник покачал головой и отправился дальше.

Вскоре у ворот показался другой странник и тоже обратился к старцу с вопросом: «Какие люди живут здесь?». И так же, как первого, тот спросил его: «А какие люди жили там, откуда ты пришел?» – «Прекрасные люди! Добрые, дружные, гостеприимные». – «И здесь ты увидишь таких». И странник с радостью вошел в город.

Тогда старца спросили: «Кому же из них ты сказал правду, а кого обманул?» Он ответил: «Я сказал правду обоим. У каждого человека внутри свой особый мир и он несет его с собой повсюду, куда бы ни пошел».

И мы своими словами сами создаем вокруг себя мир. Если слова наши добрые, то и мир вокруг нас становится добрее. И конечно, слова, которые мы говорим, влияют не только на наши отношения с ближними, но и на нашу внутреннюю жизнь, нашу молитву.

Сказал грубое слово — молитвы не будет

Те, кто читал дневники праведного Иоанна Кронштадтского , могут вспомнить множество случаев, когда он был несдержан в словах, обижал ближних и после этого чувствовал оставление благодати. Зачитаем один из этих случаев:

«Дома случилась со мною внезапная буря духовная от моего нетерпения, самолюбия, своенравия и злобы: обиделся на то, что жена моя, этот ангел-хранитель земной, несколько раз остановила меня при входе и выходе из квартиры словами: “Тише, тише… Руфина спит”.

Мне бы надо уважить ее предостережение, почтить ее сердобольную о дитяти любовь, а я возревновал на то, что она бережет крепко младенца и не бережет меня, трудящегося непрестанно, и раскричался на нее с сердцем, и ногою топнул, и с горечью и жалостью говорил разные обидные слова.

О, как я упал нравственно, как смутился и расстроился духом! – и это пред обедней. Долгого покаяния и слез и многократного припадания к престолу милостивого Владыки стоило мне прощение грехов, восстановление в мирное состояние и обновление. Пол-литургии я плакал пред Господом, каясь в своих согрешениях, в своем безумии, в своей бессловесной ярости.

Господь призрел на мои слезы, на мое искреннее, горячее покаяние и простил мне вину мою, отъял сердечную тесноту и даровал мне мир и утешение. Это было истинное воскресение из мертвых. Славлю милосердие Божие, бесконечное долготерпение его ко мне, грешному. Какой урок мне на будущее время: не раздражаться, не озлобляться, не быть своенравным, обуздывать свои страсти!»

И мне хочется привести еще пример, из жизни старца Арсения Пещерника: «Однажды он сказал своей братии следующее поучение:
“Насколько это в ваших силах, следите за тем, чтобы все братия были вами довольны. Если в киновии у тебя хорошие отношения с девяносто девятью братиями, а одного брата ты по невнимательности огорчил, то он становится препятствием в твоей молитве. Однажды один брат положил передо мной поклон и говорит:

— Благослови, геронда. Я опечалил одного брата, и потому молитва не идет.

Я отвечаю ему:

— Ну, ничего страшного. Положи перед братом поклон, чтобы пришла любовь, и молитва вернется снова.

— Геронда, но ведь я положил поклон перед тобой, разве этого недостаточно?

— А вот и нет, – говорю ему, – недостаточно. В чем ты перед ним провинился, за то и попросишь прощения.

Я видел, как внутри него происходит борьба. Наконец он пошел и попросил прощения. На следующий день он приходит снова и говорит мне:

— Спасибо, геронда, за совет. Всю прошедшую ночь я молился с радостью и умилением”».

И каждый человек, который подвизается в молитве, чувствует, насколько сильно его молитва зависит от того, что и как он говорит ближним. Сказал грубое слово, оскорбил ближнего – молитвы не будет. И настоящий подвижник воздерживается не только от явной грубости, но и от того, чтобы говорить холодно, сухо, с безразличием.

Когда правда становится ложью

Кроме того, один из важных навыков для нас – высказывать свое мнение с тактичностью и осторожностью. Об этом я скажу более подробно. Иногда мы высказываем свое мнение, совершенно не задумываясь. Нам кажется: о чем тут думать? Ведь мы говорим чистую правду. Но с точки зрения Евангелия наша правда может оказаться ложью.

Если мы своими словами огорчаем ближнего – то разве можно назвать это правдой? Евангельская правда состоит вовсе не в том, чтобы сказать что-то соответствующее действительности, а в том, чтобы никогда никого не обижать.

И мне хочется привести один пример – из жизни писателя Антона Чехова. Современники знали его как очень мягкого, деликатного человека; в своем общении с людьми он строго держался одного правила – никого не огорчать. Однажды к нему пришла одна барыня с рукописью своего романа. Она была крайне настойчива, почти назойлива.

А Чехов в то время был смертельно болен туберкулезом, ему уже трудно было ходить, говорить и даже просто дышать. И вот он просидел с этой барыней около двух часов, читая и поправляя совершенно бездарное произведение, и ни разу не выказал даже малейшего неудовольствия.

В подобных случаях Чехов признавался, что ему всегда жаль ответить резким отказом, отрицательной оценкой, «огорошить холодным и жестким словом», как он выражался. И как свидетельствуют современники, люди любили общаться с Чеховым, тянулись к нему, у него было много искренних друзей.

А бывает так, что человек вроде бы обладает множеством достоинств, умом, каким-то особым талантом, остроумием, но окружающие почему-то избегают с ним общаться. И всё дело в том, что он привык категорично высказывать свое мнение, не думая о чувствах других людей. Общение с ним не доставляет удовольствия, потому что своими словами он постоянно уязвляет души ближних. Даже если его замечания вполне оправданы, справедливы и разумны, с ними не хочется соглашаться, потому что резкие слова ранят сердце.

У старца Емилиана есть одно точное наблюдение: «Тот, кто настаивает на своей воле, знании, мнении, получает вражду, его никто не любит. У всех, будто у бесноватых, пробуждается против такого человека инстинкт противодействия, желание сказать ему: НЕТ! Конечно, он видит причину в ближних. Но виноват он сам и заслуживает такой доли, он сам стелет себе такую подстилку».

У кого-то может возникнуть некоторое смущение: «Бывает, что настоять на своем мнении необходимо ради пользы дела. Как быть в таком случае?» Но на самом деле, настойчивость и категоричность как раз приносят мало пользы, а часто даже и вредят делу. Вы, наверно, и сами это не раз замечали.

Вот, например, мы говорим подчиненным: «Да ведь это никуда не годится! Я вас уверяю, это всё нужно переделать от начала до конца. Нет, нет, поправить – невозможно! Надо полностью переделать!».

Если мы так сказали, то можем быть почти уверены, что результат дела будет не очень хорошим. Ближние, которых мы оскорбили своим тоном, просто не найдут в себе сил и ревности, чтобы выполнить это дело хорошо. Победа силой – это неправедная победа, она никогда не приносит доброго плода.

И чем больше мы настаиваем, требуем, давим на ближних, тем менее успешно идут наши дела. Ведь главное, что нужно для успеха дела, – это атмосфера мира, любви, доверия. Когда мы общаемся с ближними в таком духе, тогда они охотно слушаются нас и помогают нам с особой радостью.

«Услаждай жизнь ближних — и Бог усладит твою»

И наконец, мне хочется напомнить вам еще об одном правиле нашего общения с ближними. О нем говорит : «Будьте приветливы в общении и сладки в речах своих». Недостаточно только воздерживаться от злых слов, но надо еще и расточать добро. И когда мы говорим с ближними, то на устах у нас пусть всегда будут слова теплые, приветливые, утешительные. Как пишет один старец, «когда беседуешь, пусть лицо твое будет улыбающимся, радостным, пусть из твоих уст льется сладость, течёт мёд».

У преподобного Ефрема Сирина есть похожие слова: «Что мёд и соты в устах, то ответ брата ближнему, данный с любовью. Что холодная вода в жару для жаждущего, то слово утешения брату в скорби».

Приветливость, сердечность в общении можно назвать признаком истинного подвижника. И мне хочется привести один небольшой пример.

Святой Афанасий Великий, составивший житие преподобного Антония Великого, ярко описывает характер этого великого угодника Божия.

Преподобный Антоний проводил строжайшую жизнь, ежедневно боролся с демонами, по полгода не видел человеческого лица, но когда он возвращался к людям, то как пишет святой Афанасий, «он был приятным и учтивым. Слово его было приправлено Божественной солью. Поэтому не было такого человека, который не любил бы святого Антония. Никто не имел к нему ненависти, не завидовал ему, но все радовались и сбегались к нему».

Будем и мы не просто сдержанными и вежливыми, но будем приятными, приветливыми, любвеобильными. Будем приправлять всякое свое слово «Божественной солью» – то есть любовью, нежностью, радостью. И мы почувствуем, как на нас исполнятся мудрые слова, сказанные святым Иоанном Кронштадтским: «Услаждай жизнь ближних – и Бог усладит твою. Словом, происходящим от верующего и любящего сердца, мы можем творить чудеса жизни для души своей и для душ других».

Мы созидаем словом, когда стараемся произносить только те слова, которые угодны Богу, – а Ему угодно любое слово, сказанное с евангельским чувством. Даже когда мы произносим какую-нибудь самую простую, бытовую просьбу, но с любовью, с теплом – то это уже приближает нас к Богу. Мы и сами чувствуем Бога, и люди, находящиеся рядом с нами, тоже ощущают Его присутствие.

И так мы созидаем наше единство, нашу общую жизнь во Христе. Конечно, это бывает нелегко. Евангельское общение выше нашего естества, находящегося в состоянии падения, и потому нередко оно требует подвига.

Старец Софроний в своих беседах рассказывает один случай: как-то некая дама-француженка сказала ему: «Я не представляю, как люди становятся святыми. Ведь это так трудно! Нужно быть вежливым со всеми, но ведь вокруг так много неприятных людей!».

И, вспоминая об этих словах, старец Софроний замечает: «Конечно, святость – это не только вежливость. Но и в самом деле общаться с людьми бывает нелегко. И в нашей маленькой монастырской среде бывают минуты, когда для нас становятся трудными брат или сестра. И как быть вежливыми с ними? Но всё препобеждается молитвой, и если мы с помощью молитвы учимся этому непростому делу – любить друг друга, – то Господь пребывает с нами».

Там, где исполняется заповедь, всегда присутствует Христос. И когда мы произносим одно слово с евангельским чувством, с любовью к ближнему – то будем знать, что в этот момент истинно посреди нас стоит Живой Христос.

И в заключении беседы я хочу призвать всех нас к подвигу евангельского общения – подвигу, соединяющему нас с Богом. Об этом есть прекрасные слова у старца Софрония , которыми я и хочу завершить беседу:

«Помните, пожалуйста, о величии не только Божественного слова, но и человеческого. Когда наше человеческое слово говорится в духе, заповеданном Христом, тогда оно приобретает божественную силу. Оно несет в себе жизнь, истину, потому что оно есть плод живущего в нас Христа… И дай нам Бог силы удержаться на этом монашеском пути и быть ответственными за всякую нашу мысль и за всякое наше слово».

Доклад игумении Домники (Коробейниковой), настоятельницы Александро-Невскогого Ново-Тихвинского женского монастыря, г. Екатеринбург на XXIII Международных Рождественских образовательных чтениях, направление «Преемство святоотеческих традиций в монашестве Русской Церкви»(Сретенский ставропигиальный мужской монастырь. 22–23 января 2015 года)

Ваше Высокопреосвященство, всечестные отцы и матери, благословите!

Мне хотелось бы рассказать вам об одном древнем монастыре. Он находился в самом многолюдном и шумном городе Византийской империи, − в Константинополе, недалеко от Золотых ворот, можно сказать, в самом центре роскоши, соблазна и суеты. И тем не менее именно этот монастырь стал образцом подлинной монашеской жизни не только для обителей Восточной Римской империи, но и для последующих поколений монахов. О каком же монастыре идет речь? Конечно, о знаменитой Студийской обители, которая достигла наивысшего духовного расцвета под управлением преподобного Феодора Студита.

Известно, что преподобный Феодор с братией перешли в Студийскую обитель из Саккудионского монастыря на горе Олимп, то есть из места уединенного и безмолвного. И многие, знающие подвижническую и высокую жизнь братии в Саккудионе, сомневались, смогут ли монахи остаться такими же в Константинополе. Преподобный Феодор по этому поводу говорил: «Некоторые рассуждали о нас: вот увидим, сохранятся ли они в своем настроении? Но я надеюсь, что вы сохранитесь и что, находясь среди города, будете хранить мир и безмятежие в душах ваших. И вы воистину будете достойны удивления, если выдержите. Невелика похвала безмолвствовать в пустыне. Но другое дело − жить в городе как в уединении, и среди шумной толпы быть как в пустыне».

Действительно, монашеская жизнь в городе – это особый подвиг. И, конечно, для монастыря более подходит уединенное местоположение. Чем ближе мир, тем больше опасность для монахов поддаться рассеянности и забыть о своем призвании. Архимандрит Эмилиан (Вафидис), проигумен монастыря Симонопетра, говорил: «Может ли монастырь, этот дом Божий, врата небесные, превратиться в [нечистое, мирское место]? Конечно, может, и не только из-за грехов. Такое может произойти и из-за ненужных попечений или занятий, из-за пристрастий, из-за всего, что заставляет меня обращать свой взгляд не на Бога, а на что-то иное».

И поэтому монахам, которые живут в городском монастыре, нужна особая, огненная ревность и особое внимание, чтобы посреди мирской суеты жить как в пустыне, всегда помня о Боге. Братиям Студийского монастыря, как показывает история, это удалось. Каким же образом? Прежде всего, благодаря особым условиям, которые создал в обители преподобный Феодор.

И первое из этих условий, главная опора монастыря − это, конечно, духовное руководство со стороны игумена. Как писал святитель Игнатий (Брянчанинов), где есть духовное руководство, там есть и настоящая монашеская жизнь, даже если монастырь стоит в центре города. Духовное руководство − это фундамент, жизненная сила монастыря. Можно даже сказать так: есть игумен? Есть и монастырь. Нет игумена, духовно наставляющего братию? Тогда и миллионы монахов не способны создать благоустроенный монастырь. Именно игумен, который умеет любить и жить во Христе, помогает своим братиям обрести Бога.

Преподобный Феодор Студит был для братий таким духовным отцом. Он говорил им: «Бог мне свидетель, …вас я люблю больше родителей, больше братьев, родных и всего мира». И он делал всё для того, чтобы его чада преуспевали в монашеской жизни. Не меньше трех раз в неделю он говорил им краткие наставления, никогда не оставляя этой обязанности даже из-за болезни. Его поучения были гимном монашеству! Он открывал братиям всю красоту иноческого жития, так что мир терял для них всякую привлекательность. Поводом для беседы становилось всё: в каком духе исполнять послушание? как братиям общаться друг с другом? как относиться к родным по плоти? Не было такого вопроса монашеской жизни, который авва Феодор оставил бы без внимания.

И особенно он старался вдохновить братий к послушанию. Он говорил им: «Послушник, не живя по своей воле, чрез посредство игумена живет по Богу. Таковой не заботится о мире и даже не боится смерти». Он радуется любому благословению. Велят исполнить работу − исполняет с усердием, велят оставить − оставляет не задумываясь. Потому что всякое земное занятие, − говорил преподобный Феодор, − это всего лишь поделье; а дело монаха состоит в том, чтобы через послушание приблизиться к Богу. И монах, творящий послушание в таком духе, − это истинный безмолвник. Потому что безмолвие − это, прежде всего, состояние души; это свобода от пристрастий, своего мнения, своей воли.

Более же всего преподобный Феодор побуждал своих братий к молитве. Ведь нет большей беды для монастыря, чем если монахи не хотят молиться. Как говорил архимандрит Эмилиан: «Если бы взорвались звезды и миры между ними, и всё обратилось в обломки, то эта катастрофа была бы меньшей по сравнению с той, когда монах не хочет молиться». Если монах оставляет молитву, то для него и песчинка становится неподъемной тяжестью, вся жизнь в монастыре начинает его тяготить. Напротив, молитва делает жизнь монаха радостной, легкой, разрешает любые трудности, проблемы. Молитва всё приводит в порядок. Если монах пребывает в молитве, то он не ощущает к миру никакого влечения, потому что любовь Божия наполняет его сердце. Блаженный Иероним Стридонский, который последние годы своей жизни провел в Вифлееме, писал о самом себе и своих монахах: «Мир властно рвется в наши кельи, и если бы не молитва в ночной тиши − то чем бы мы отличались от горожанина, вышедшего на рынок за провизией?»

Студийские монахи семь раз в день вставали на молитву − она была стержнем их жизни. И она делала их жизнь глубокой, совершенной. Владыка Афанасий Лимасольский так говорил в одной своей беседе: «Невозможно описать богатство души молящегося человека − столь великий опыт он переживает в молитве, столь живо он чувствует Бога в своей жизни! Всего одно правило монаха может сравняться с целой жизнью человека. Целой жизнью! Монах видит, как изменяются все его чувства, как действует покаяние, славословие, благодарение; он ощущает свободу, он осознает, что значит человек, что значит Бог, что значит радость, любовь, мир».

Молитвенный дух, послушание, святая жизнь братии истинно делали Студийскую обитель домом Божиим и вратами небесными. И монахи, находясь среди мира, по духу оставались пустынниками.

Конечно, в Студийском монастыре существовали и внешние правила, ограничивающие соприкосновение монахов с миром. Но и эти правила были не просто дисциплиной. Они были необходимой частью духовной жизни, сосудом, в котором сохранялось миро безмолвия и молитвы. Что это были за правила?

Во-первых, студийские монахи не выходили в город. В случае крайней необходимости в город могли выходить только специально назначенные братия. И эта мера очень помогала монахам Студийского монастыря хранить свое внутреннее устроение. За выход из монастыря без разрешения игумена полагалась епитимия − отлучение на неделю от причастия и сорок поклонов ежедневно. Но, назначая монахам епитимии, преподобный Феодор говорил им: «Чада мои, не думайте, что все такое установляется от безжалостности. Напротив, это делается по отеческой любви и от болезнования о душах ваших».

Сам преподобный Феодор тяготился даже необходимыми выходами в мир. Однажды он был приглашен на царскую Литургию, и ему пришлось целый день пробыть в городе. Вернувшись в монастырь, он посетовал братии: «Весь день я… видел виды и лица, кружение мирских дел и хлопотливость, туда и сюда гоняющую людей, их многоглаголание, многозаботливость и мирские сговоры… и ублажил вас, что вышли вы из среды таковых и отлучились от них». Он признавался братиям, что утратил в городе свое обычное благонастроение и даже на другой день не мог вполне прийти в себя. И много раз в своих поучениях он напоминал им, что монашеская жизнь − это жизнь ангельская. Как ангела не увидишь на дорогах этого мира, так должен быть невидимым для мира и монах. Так высоко поставляет монахов церковное предание!

И в наши дни духовная атмосфера в городском монастыре также в очень большой степени зависит от того, пребывают ли монахи в обители неисходно. Архимандрит Эмилиан справедливо замечает, что монах, выходя в город, поневоле теряет чистоту и непорочность своей жизни, потому что в миру видит предметы, чуждые ему и пусть даже не греховные, но мирские, не принадлежащие вечности, ради которой монах подвизается и для которой предназначен. Его душа рассеивается, подвергается бомбардировке: через его глаза, как через окна, проникает смерть. И если монах постоянно ищет предлоги, чтобы выйти в город, то это является признаком души, не научившейся жить с Богом. Такой монах, по словам святителя Игнатия (Брянчанинова), «ранен стрелою дьявола», старающегося всеми силами возвратить инока в мир.

В Студийском монастыре соблюдалось еще одно монашеское правило: братия не общались с мирянами и внутри обители. Принимать посетителей поручалось нескольким духовно опытным монахам. Прочие же братия и на богослужениях, и на послушаниях, и в течение всего дня не видели ничего мирского, не слышали бесед мирян. Такая практика существует с древности. Преподобный Антоний Великий еще в IV веке завещал инокам: «Совсем не общайся с мирянами». И если монах желает достичь святости и уподобиться святым отцам, то он не может пренебречь этим правилом. Думать, что монах может свободно обращаться с мирскими людьми и не повреждаться, – значит переоценивать человеческие силы. Даже если он вынужден делать это по послушанию, он должен быть осторожен. Архимандрит Эмилиан говорил: «Когда мимо проезжает машина и обдает тебя грязью, ты становишься весь черный. Так происходит и с твоей душой, когда ты общаешься с миром: хочешь ты или нет, это общение наполняет тебя мирскими представлениями. Страшное падение для монастыря, если в нем монахи смешиваются с мирянами». Поэтому и в наши дни для городских обителей спасительна такая практика, при которой территория монастыря, где протекает повседневная жизнь братии, не посещается мирянами.

И наконец, авва Студийского монастыря обращал особое внимание на то, чтобыдухом отречения от мира было проникнуто само поведение иноков, их общение, вся их жизнь. «У нас всё иное, не по-мирски», − говорил он. Понимая, что столица может привнести в обитель чуждый дух, он особенно ревностно следил за тем, чтобы братия не говорили о мире, не обсуждали городские новости. Тот, по чьей вине в монастырь проникали новости из мира, получал строгую епитимию. Преподобный Феодор говорил братиям: «Будем блюсти себя в подобающем благоустроении, особенно живя в таком городе. Будем воздерживаться от разговоров о предметах, чуждых нам.Чуждо же нам и о царях вести беседы, и о начальниках разговаривать, и о том или другом разведывать… Иная у нас забота, иные и беседы. Мирские о мирском, житейские о житейском речи ведут: мы же о Боге Спасителе нашем и о том, что душеполезно». Братий, которые по послушанию были вынуждены выходить в мир, игумен увещевал, чтобы они по возвращении хранили уста и «не вносили в обитель мирских бесед, могущих смущать братию».

И именно благодаря тому, что студийские монахи не прилеплялись к мирскому, но, по наставлению преподобного Феодора, «к Богу единому устремляли всё вожделение и созерцанием Его постоянно занимали свой ум», их монастырь и достиг необыкновенного духовного расцвета. Так и в любой обители всецелое устремление монахов к Богу создает истинно монашескую атмосферу и исполняет монастырь живым присутствием невидимого Бога. И именно этим ценен монастырь для мира. Потому что, как верно замечает архимандрит Эмилиан, «мир не нуждается ни в чем ином, кроме Бога. Если часовой оставит свой пост, враг перейдет границу и народ погибнет. И если монахи оставят свою стражу, созерцание Бога, тогда мир будет жить без Бога. Миссия монахов – возвращать Бога в жизнь современных людей».

И пример Студийской обители, прославившейся своей духовной жизнью, напоминает нам о том, что монастыри и в пустыне, и в большом городе могут и должны оставаться местами безмолвия и непрестанной молитвы. «Какое доброе дело вы сделали, какое мудрое решение приняли, что пришли в это место подвижничества!» − восклицает преподобный Феодор, обращаясь к студийским монахам. Заметим, не пустыню, а византийскую столицу он называет «местом подвижничества». И, восхваляя своих братий, пишет: «Открыто говорю о вашей доблести, что, хотя опасности сейчас же за вратами и хотя мы живем в этом городе, как на войне, …вы не совращаетесь и не падаете… [но] служите светилами в столице... Вы последовали за Господом без всякого легкомыслия, не разделились между Ним и миром».

Но неужели студийские монахи совершенно не помнили о городе? Помнили, и не только помнили, а думали постоянно. Но только не о Константинополе. «Один у вас город − вышний Иерусалим, и сограждане − все от века святые», − говорил им преподобный авва. И действительно, братия, живя в Константинополе, духом жили в небесном Иерусалиме. Значит, и любой монастырь в любое время и на любом месте, верно храня монашеские традиции, способен, пребывая в этом мире, быть одновременно вне мира, всей своей жизнью «свидетельствуя о своей принадлежности к иному городу − городу ангелов».

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 198 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 391–392.

Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Χαρισματικὴ ὁδός. Ἑρμηνεία στὸν Βίο τοῦ ὁσίου Νείλου τοῦ Καλαβροῦ. Ἀθῆναι Ἴνδικτος, 2008. Σ. 234–235.

См. Игнатий (Брянчанинов), свт. Аскетические опыты. Посещение Валаамского монастыря // Полное собрание творений святителя Игнатия (Брянчанинова): М.: Паломник, 2007. Т. I. С. 403–404.

Феодор Студит, прп. Великое оглашение. Цит. по: Доброклонский А. П. Прп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. Одесса, 1913. С. 565.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 306 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 593.

Феодор Студит, прп. Великое оглашение. Цит. по: Доброклонский А. П. Прп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. С. 497–498.

См. Эмилиан (Вафидис), архим. Слова и наставления. Т. 1–2. М.: Храм святой мученицы Татианы, 2006. С. 134–135.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 132 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 278–279.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 59 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 144–145.

См. Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 59 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 144–145.

См. Эмилиан (Вафидис), архим. Толкование на подвижнические слова аввы Исайи. М.; Екатеринбург, 2014. С. 238.

Игнатий (Брянчанинов), свт. Приношение современному монашеству // Полное собрание творений святителя Игнатия (Брянчанинова): М.: Паломник, 2003. Т. V. С. 22.

Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Νηπτική ζωή και ασκητικοί κανόνες. Αθήναι· Ίνδικτος, 2011. Σ. 28.

Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Νηπτική ζωή και ασκητικοί κανόνες. Αθήναι· Ίνδικτος, 2011. Σ. 30.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 332 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 647.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 108 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 241–242.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 91 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 205.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 313 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 608.

Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Λόγοι εόρτιοι μυσταγωγικοί. Αθήναι· Ίνδικτος, 2014. Σ. 18.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 89 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 200.

Феодор Студит, прп. Великое оглашение. Цит. по: Доброклонский А. П. Прп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. Одесса, 1913. С. 577–579.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 119 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 260.

Переводпо: Placide Deseille. L’Évangile au désert. Paris: YMCA-PRESS, 1985. P. 26.

Матушка, расскажите немного о Вашей обители. Что в основном приводит молодых женщин к Вам в монастырь? Каков их средний возраст, уровень образования, социальное положение?

Несколько лет назад мы праздновали двухсотлетний юбилей нашего монастыря, обитель наша была создана в начале XIX века. Первая настоятельница, игумения Таисия (Костромина) была очень ревностным человеком, очень любила Бога, монашескую жизнь. И она заложила прочный фундамент обители – не тем, что построила много зданий, организовала мастерские, а тем, что создала прекрасный устав обители, взяв за основу устав Саровской пустыни. Она всё устроила так, чтобы сестры много молились, жили в подвиге ради Христа, чтобы между ними были любовь и единение. И эти традиции на протяжении ста лет бережно хранились всеми игумениями монастыря.

Последняя дореволюционная настоятельница, игумения Магдалина (Досманова) также старалась сохранить и поддержать в обители дух древнего монашества. Она отличалась большой ревностью к духовной жизни и хотела видеть в обители таких же пламенно ревностных сестер. Одной девушке, которая из-за домашних конфликтов просилась к ней в монастырь, она ответила: «Я беру не тех, кто не может жить с людьми, а тех, кто не может жить без Бога». Это, собственно говоря, и есть уже ответ на ваш второй вопрос: почему люди приходят в монастырь? Они приходят от любви - искренней и горячей любви ко Христу. Ведь как человек смог бы оставить все удовольствия мира, родных, друзей, все то, что он любил, - если бы он не вкусил иной любви, гораздо более сильной?

Существует расхожее мнение, что в монахи идут, когда что-то не сложилось в миру: не удалось создать семью или найти себя в профессиональном плане. Но монашество - это не бегство от житейских проблем. Подлинное желание монашества - это жажда встречи с живым Богом. Это горение сердца, готовность идти ради Бога на подвиг - подвиг молитвы и послушания, то есть отречения от своей воли. И вот когда у человека все это есть, то он полагает свое монашество на прекрасном, прочном основании.

Многие спрашивают: когда лучше идти в монастырь? Конечно, лучше всего делать это в молодости. Почему? Потому что юная душа гибка и способна к изменениям. А это очень важно. У юного человека больше духовных сил, больше ревности, способности к самоотречению - словом, просто большие способности к глубокой духовной жизни. Монашество - это можно сказать, серьезная, очень сложная профессия. Человек, которому за пятьдесят, не начинает ведь изучать квантовую механику или нейтронную физику - всем понятно, что к таким сложным наукам надо приступать в молодости, когда умственные способности находятся в расцвете. То же и с монашеством, которое святые отцы называют наукой из наук - для его постижения нужны свежие душевные силы.

Что касается социального положения и образования, то это для вступления в монастырь не имеет никакого значения. Монашество само по себе университет - университет духовной жизни. Оно истинно просвещает человека. Через молитву, богослужение, чтение святых отцов, деятельное исполнение евангельских заповедей человек становится образованным в подлинном смысле слова. Священномученик Иларион (Троицкий), известный ученый-богослов, в одной из своих статей вспоминает, что он, академик, в разговоре с простыми иноками часто чувствовал себя как ничего не знающий. Как он говорит, именно монастырь делает человека по-настоящему духовно просвещенным.

- Что в первую очередь ищут люди, приезжая в Ново-Тихвинскую обитель?

Хозяйка нашей обители – Пресвятая Богородица. И люди, конечно, в первую очередь приходят к Ней и к святым. Как люди приходят к своим лучшим друзьям за утешением и поддержкой, так они приходят к святым, чтобы в молитве попросить у них помощи. Святые – на самом деле наши лучшие друзья, они за нами всегда наблюдают и по первому зову торопятся на помощь. Святитель Николай Сербский пишет: «Тысячи очей постоянно устремлены на нас, тысячи рук протянуты к нам». Конечно, и тогда, когда человек дома молится, святые его тоже слышат. Но в миру человеку мешает суета, заботы, поток информации, бурный ритм жизни. Ему трудно всем сердцем обратиться к Богу и святым, почувствовать их близость. А в монастыре у него есть возможность вырваться из этого потока суетной жизни и погрузиться в особую атмосферу тишины и безмятежности. В монастыре человек словно попадает в иное время, иное измерение. Он чувствует, что встречается со святыми, ангелами и Богородицей, и радуется присутствию невидимого Бога, как видимого.

Пребывая в миру, человек порой забывает одну простую вещь: то, что абсолютно всё в этой жизни даруется нам Богом. Как говорит апостол, Господом «мы живем, и движемся, и существуем». Наше здоровье, счастье, благополучие зависят не столько от наших трудов, сколько от Бога. Даже благополучие страны зависит не столько от усилий политиков, сколько от Господа. Мир хранится в большей степени молитвой, чем нашими стараниями. Иногда молитва одного святого делает, казалось бы, невозможное. Она исцеляет там, где бессильными оказались усилия многих врачей. Она дарует победу там, где человеческий ум признает неизбежным поражение. Она отвращает гнев Божий от целых народов и стран, меняя даже ход истории. Молитва - это великая сила, самая великая в мире. И когда человек попадает в монастырь, он вспоминает эту простую истину, живо ее переживает.

- По учению святых отцов, монаху необходимо творить непрестанную Иисусову молитву. А нужно ли учиться этому в миру?

Молитва Иисусова – это самое живое, непосредственное обращение к Богу. Желает ли Господь, чтобы люди обращались к Нему, звали Его, просили Его помощи? Конечно, Господь этому радуется. И неважно при этом, монах молится или мирянин.

На Святой горе даже рассказывают такую притчу. Явился некоему мирянину во сне ангел и сказал: «Чтобы войти в Царство Небесное, ты должен к Страшному суду собрать тысячу золотых монет». Человек задумался: какими же добрыми делами собрать такую сумму? Он сказал ангелу: «Я хороший отец». Ангел дал ему две золотые монеты. Затем человек сказал: «Я проповедую людям слово Божие». Ангел дал ему ещё две монеты. «Я творю дела милосердия», – сказал человек и получил ещё две монеты. Тогда человек опечалился: «Что же мне делать? За такие великие труды я получил всего шесть монет!» Тогда он начал со смирением просить Господа: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» И вдруг в его руки посыпался дождь из золотых монет.

Господь очень близок к нам и ждет, чтобы мы к Нему обращались. У каждого из нас многократно в день встречаются поводы для смущения, огорчения, обиды, раздражения… И молитва - самое простое и надежное средство для того, чтобы сохранить душевный мир в повседневных трудностях и искушениях. Поводом к молитве Иисусовой может быть всё: например, женщина беспокоится о своих детях, своем муже. Один в отъезде, другой заболел, третий обиделся – поводов для беспокойства у матери и жены всегда много. Вот это и есть время, когда обратиться к Богу с молитвой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных». Так она предает свои родных в любящие руки Божии. И этим помогает им и себе лучше, чем каким-либо другим способом.

Вообще, молитва может освящать всю жизнь человека. Старец Паисий советовал приходившим к нему мирянам: «Освящайте вашу жизнь. Когда хозяйка, занимаясь домашней работой, творит молитву, все освящается: освящается не только сама пища, но и те, кто ее ест, тоже освящаются». В том доме, где живет молитва, вся жизнь приходит в гармонию, там царит мир, радость, любовь. Там совсем по-другому смотрят на жизнь, то есть во всем видят Божию любовь и даже трудности воспринимают с бодрым духом, с надеждой. Неслучайно святитель Игнатий (Брянчанинов) говорил, что творить в миру молитву Иисусову – это драгоценный обычай, и скорбел, что этот обычай утрачивается.

Оговорюсь, что мы сейчас имеем в виду именно то, чтобы призывать Господа в молитве Иисусовой в течение дня. Совершать же четочное правило, в особенности ночью, можно только по благословению и для этого необходимо духовное руководство.

- Матушка, какими чудесами Господь укрепляет Вас и сестер обители?

Преподобного Пахомия, который, как известно, сподобился от Бога многих чудесных видений и откровений, однажды спросили: «Авва, расскажи нам: какое самое удивительное чудо ты видел?» Ученики ждали, что он им расскажет о каком-либо возвышенном откровении, о явлении ангела или еще что-то подобное. Но авва ответил: «Вы хотите услышать о чуде? Хорошо, я вам отвечу. Самое удивительное чудо - это человек чистый и добродетельный. И не спрашивайте меня о чуде, которое было бы выше этого». И мне тоже кажется, что самое великое и прекрасное чудо на земле - это человек, который стремится к жизни в Боге, в особенности, когда человек ради Господа отрекается от мира и приходит в монастырь. И еще: всегда переживаешь как новое чудо, когда человек на твоих глазах меняется, когда он, ради любви ко Христу, преодолевает свои немощи и страсти.

Вообще, конечно, любой человек – это самое большое чудо Божие. А если человек истинно живет во Христе, то он становится словно светильник, который освещает и согревает светом Христовым всякого, кто бы к нему ни приблизился. И он может даже не проповедовать, потому что самой своей жизнью он свидетельствует о Христе. Другие люди, глядя на него, убеждаются в истинности православия, и это действует даже сильнее, чем какие-либо внешние чудеса. Мне сейчас на память пришел случай, произошедший с известным русским епископом Иннокентием (Солотчиным) в конце XIX века. В молодости он был начальником миссии на Алтае, и однажды его стан остановился возле языческого поселка. У миссионеров не было пищи, и отец Иннокентий пошел к местному жрецу попросить хлеба Христа ради. Жрец, решив посмеяться над молодым монахом, открыл мешок, взял щепоть муки и сказал с издевкой: «Вот тебе Христа ради!» Неизвестно, какой реакции ожидал шаман - может быть, обиды, ответной враждебности или чего-то иного. Но последовало нечто такое, от чего он просто онемел. Отец Иннокентий упал к нему в ноги с благодарностью и словами: «Да спасет тебя за твой дар Христос Господь!» Жрец, пораженный смирением монаха, без всяких проповедей тут же попросил научить его вере христианской и крестился вместе со всем поселком.

Такое впечатление производит общение с человеком, живущим по-евангельски. Как говорит один старец, «восхищайся не тем, кто приближается к Луне, но тем, кто приближается к Богу». И действительно, это самое великое из всех дел, которые только может совершить человек на земле, это подлинное чудо.

- Как Вы оцениваете сегодняшнее духовное состояние нашего общества?

О духовном состоянии современного общества, как мне кажется, метко сказала одна глубоко верующая женщина, о которой упоминает в своих письмах архимандрит Софроний (Сахаров). Он так передает ее слова: «Я не богослов, я не знаю, что такое ад, но в душе моей представляю его себе как комфортабельную современную жизнь, только без храма и без молитвы». И действительно, сейчас, с одной стороны, у людей как будто бы есть всё, они могут окружить себя полным комфортом, путешествовать по всему миру, приобрести любые знания и впечатления. А с другой стороны, в наши дни очень распространены духовные болезни: апатия, уныние, безволие. Известный современный проповедник, митрополит Афанасий Лимассольский в одной своей беседе говорит, что ему часто приходится видеть молодых людей, которые совершенно ничего не хотят, не имеют никакой цели в жизни. Пытаешься такого человека расшевелить, чем-то заинтересовать, но его ничто не трогает, как будто перед тобой живой мертвец.

И получается, что сейчас жизнь по видимости становится все более комфортной, людям всё дано, а они при этом не видят смысла в жизни. И из этого ясно, что ничто внешнее не может дать человеку счастья. Без общения с Богом его жизнь становится мрачной, бессмысленной. И, слава Богу, что многие сейчас находят дорогу в храм, воцерковляются целые семьи, которые стараются своих детей воспитывать в благочестии. Вот на этих детей вся надежда: они могут сделать наше общество духовно здоровым.

- Что, на Ваш взгляд, необходимо делать нашим соотечественникам, чтобы богоборческие времена начала ХХ века и трагические события, происходящие сегодня на Украине, не повторились?

Мне хочется предложить один «рецепт», который, наверно, покажется слишком простым. Но в действительности он очень действенный. Я говорю о том, чтобы читать жития святых. Когда человек читает житие, он не просто узнаёт о том или ином святом. От этого меняется его мировоззрение, его жизнь. Почитайте, например, жития новомучеников. Это потрясающее чтение, которое на многое открывает глаза и даёт правильные ориентиры. А чтение житий более ранних святых помогает нам вернуться к своим корням, осознать, наследниками какой культуры мы являемся. Подлинная культура - та, которая помогает человеку прикоснуться к вечности, к Богу, то есть культура христианская. Люди сейчас ищут опору, идеал, к которому можно было бы стремиться. И они могут найти его в житиях святых. Мне кажется, невозможно представить, чтобы человек прочитал житие преподобного Сергия Радонежского или преподобного Серафима Саровского и остался равнодушным! В этих житиях так много тепла и света, и, читая их, понимаешь, что кротость, смирение, любовь к Богу и ближним – это норма жизни, это наше естество. В житиях святых мы видим культуру, которая уходит своими корнями в Эдемский сад, в блаженное райское общество первых людей. И к этой культуре все мы можем приобщиться. Как говорил один святой нашего времени, преподобный Иустин (Попович), каждый из нас должен быть святым на том месте, где его поставил Бог. Если ты правитель, будь святым правителем; если ты мать, будь святой матерью; если ты воин, будь святым воином; если ты ученик, будь святым учеником и так далее. Самое главное, чтобы каждый из нас на своем месте делал то, что от него зависит. Тогда вся наша жизнь будет преображаться, освящаться, и мы будем людьми «вечной цивилизации», чадами Божиими, братьями и сестрами во Христе.

- Чего Вы хотели бы пожелать нашим читательницам?

Хотела бы пожелать живой веры. Когда она есть, то для человека горы превращаются в песчинки, и наоборот, когда ее нет – песчинки становятся горами. Когда вера усиливается, тогда человек ясно видит, что через события жизни с ним разговаривает Сам Бог. Тогда для него любая работа, незначительный будто бы разговор с кем-то, повседневные радости и трудности - всё становится общением с Богом, переживанием близости Божией, ясным ощущением Его любви и заботы. Доверие Богу делает нашу жизнь райской.

Как мы счастливы, что мы христиане! Как много мы имеем! Один афонский старец говорил: «Сейчас многие боятся ядерного оружия, но я тебе скажу, что у нас есть оружие посильнее. Молитва и Божественное причащение дают нам такой духовный огонь, сильнее которого нет ничего в мире!» Господь так обильно изливает на нас Свою благодать - через таинства, через молитву, через творения святых отцов. Будем же пользоваться этим, будем жить в благодати Божией! Пусть люди, глядя на нас, видят, что христианство - это жизнь, это истина, это настоящая красота и настоящая радость.

Беседовала Нина Рядчикова

Доклад игумении Домники (Коробейниковой), настоятельницы Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря в Екатеринбурге на круглом столе «Добродетель послушания в современных монастырях: практические аспекты» (Воскресенский Новодевичий женский монастырь Санкт-Петербурга, 2-3 июля 2018 года)

Ваше Высокопреосвященство, всечестные отцы и матери, благословите!

В начале своего сообщения мне хочется вспомнить притчу Спасителя о птицах небесных и лилиях полевых. Один проповедник задается вопросом: почему Господь ставит нам в пример не человека, а птиц и лилии? Потому что среди людей Господь не нашел ни одного, кто жил бы без тревоги и беспокойства. И потому Он указал на цветы и птиц, говоря: «Если уж о них Бог печется, неужели о вас, Своих детях, не позаботится? Так не тревожьтесь же ни о чем!» И подлинно откликаются на эти слова монахи. В монашеской жизни есть добродетель, которая делает человека свободным от забот, беспопечительным. Что это за добродетель? Преподобный Иоанн Лествичник говорит о ней: «Блажен, кто волю свою умертвил совершенно: он стяжал беспопечительность». Иначе говоря, блажен тот, кто предал себя в послушание.

Мне хочется вспомнить один рассказ митрополита Афанасия Лимассольского, как он в свое время учился этой добродетели: «Когда в юности я решил стать монахом, я начал искать старца, который имел бы умную молитву. Преподобный Паисий посоветовал мне поехать к старцу Иосифу, ставшему впоследствии Ватопедским. Я спросил: “А он знает, как творить умную молитву?” Старец Паисий засмеялся и ответил: “Если другие отцы – учителя этой молитвы, то старец Иосиф – доктор наук”. Когда я приехал к старцу, я думал, что он сразу посадит меня в келью, даст мне огромные-преогромные четки и велит непрестанно молиться. А вместо этого он дал мне ведро со шваброй и отправил мыть трапезную. Мне хотелось возразить: “Так ведь я пришел сюда молиться, а не пол мыть!” Но противоречить старцу было невозможно. Если бы я позволил себе хоть слово, он выставил бы меня за дверь».

Так с первого дня своей монашеской жизни владыка Афанасий узнал, с чего начинается подлинное монашество – с послушания.

И можно целый доклад посвятить тому, как научить монаха правильно мыть пол. Это действительно очень серьезный вопрос, от которого зависит преуспеяние монаха и всего братства. И конечно, вы понимаете, что речь не о том, как вымыть пол чисто, а о том, с каким духом монахи призваны исполнять послушание.

Представим себе такую ситуацию, обычную в монастырской жизни. Монаху совершенно неожиданно дают поручение: подмести двор или пойти на клирос петь, или послужить гостям на трапезе. Если в монастыре любой монах моментально, с радостью соглашается, то можно только порадоваться за такое братство, в котором царит подлинный монашеский дух; среди этих братий истинно присутствует Бог. Но мы знаем, что не всегда бывает так. Порой в ответ на поручение у монаха могут возникнуть помыслы: «А почему я? Разве больше некому?» Или, как только что мы слышали: «Я ведь пришел сюда молиться, а не полы мыть!» Или монаху говорят пойти помыть посуду, а он тут же показывает недовольство, хмурится. И при этом ему и в голову не приходит, что это грех. Он думает, что это естественная реакция. А на самом деле, для монаха это падение. Можно сказать, этим он перечеркивает всю свою духовную жизнь! Один современный старец говорит: «Мы видели монахов, которые ревностно начали свой путь, но в душе у них была трещинка: они порой роптали на послушании. Духовные отцы им говорили: “Остерегись этого сорняка”. Но они не слушали, и маленький сорняк превращался в огромные заросли, которые уничтожали все вокруг».

Исполнение послушания с ропотом, огорчением – один из самых опасных сорняков в духовной жизни. Почему? Потому что он растлевает главную силу человека – его свободную волю – и обращает ее на зло.

Человеческая воля – это могучее оружие. Она дана человеку как щит и меч. И как воин должен уметь пользоваться оружием, так и для монаха жизненно важно искусно управлять своей волей: как щитом ограждать себя от греха и как мечом посекать греховные помыслы. Он призван противостоять греху с большой силой – именно как воин с оружием в руках! Если же монах этого не делает, не следит за тем, куда склоняется его свободная воля, то она, вместо того чтобы служить ему оружием, может превратиться в дикого, злобного пса. Преподобный Исихий Иерусалимский говорит об этом: «Видел я одного пса, который, взбесившись, наравне с волком терзал овец». Воля действительно может взбунтоваться, если монах не научится умело управлять ею. И тогда все его внутренние силы – раздражительная, вожделевательная, умная – придут в неистовство. Поэтому монах призван постоянно, сознательно направлять свою волю к добру, искать Христа всеми своими силами, чтобы не попасть в тяжкое рабство, то есть в рабство своему эгоизму.

В самом деле, разве это не рабство, когда из-за маленького замечания или просьбы человек чувствует, как внутри у него что-то сжимается, и все становится для него мрачным, так что он забывает о Боге, и его душа поникает к земле? Разве это не значит, что внутри у него притаился враг, то есть грех, страсть? Один современный старец, опытный игумен, приводит такой пример: «Человек огорчается, когда что-то происходит не по его воле или когда его принуждают делать то, что ему не нравится. Например, игумен говорит брату: “Оставь это послушание и иди на другое”. Брат тотчас унывает и печалится, потому что это идет вразрез с его мнением, его взглядами. “Зачем, отче, вы меня переводите? – спрашивает он игумена. – Я радуюсь своему послушанию, разбираюсь в нем. А то, которое вы мне предлагаете, я не понимаю и не хочу!” Печаль возникает, когда задевают наше “я”. И в сущности печаль происходит не от того, что нам сделал другой человек, а от того, что сидит внутри нас: от нашего мнения, желания, которое ближний не исполняет, в котором нам отказывает».

Люди склонны видеть причину своих огорчений в чем-то внешнем. Но истинная причина обычно таится внутри человека. И монах призван приобрести духовную зоркость и научиться видеть, отчего действительно возникает огорчение, от каких внутренних причин: может быть, от того что есть излишняя привязанность к какому-то делу или желание настоять на своей воле, то есть в нём присутствует некая внутренняя несвобода. Духовно свободный человек способен принять мнение или волю ближнего, его воля гибка, покорна. В ближнем он видит Христа и свободно покоряется ему. А человек, который не имеет внутренней свободы, держится за свои желания и представления. При этом он парадоксальным образом любит свою несвободу, не хочет с ней расстаться. Он настолько привыкает к внутреннему рабству, что это состояние кажется ему естественным. Один старец говорит об этом: «Мы разговариваем с другими людьми и внутренне противимся им, упорно стоим на своем, заведомо не желая ничего слушать. И все потому, что мы любим свою несвободу. Страшное рабство! Самое худшее рабство из всех существующих. Лучше быть рабами какого-нибудь турецкого аги, чем оставаться духовно несвободными!»

Действительно, самое худшее рабство – это рабство внутреннее, когда человек не хочет ради Господа лишний раз отречься от своего покоя или от своего мнения, когда он не способен исполнить желание ближнего или принять его точку зрения. Все это говорит о том, что человек находится в узах своего самолюбия. Святитель Иоанн Златоуст рисует портрет такого человека: «Вообрази себе самолюбивого. Каких только зол не исполнен он? Тот, кто уязвлен в душе этой страстью, – ропотлив, презрителен к ближнему, надменен, непослушен. Говорят ему сделать то или иное – он противится. Велят ему перейти с одного места на другое – он зазирает повелевшего. Просят его об услуге – он отказывает с пренебрежением». Таков человек, не умеющий искусно управлять своей волей. В конце концов он может впасть в такое состояние, что не будет способен потерпеть ничего. Все в монастырской жизни станет ему в тягость, все будет вызывать недовольство. Куда он ни пойдет, везде у него будут возникать смущения: «Братья не подвизаются, службы сокращают, келий не хватает, дверями хлопают. Никаких условий для духовной жизни!» И все эти помыслы – это отголосок ветхого «я».

Однако Господь никогда не перестает стучаться в сердце монаха и подает ему множество случаев в повседневной жизни, чтобы он мог освободиться от этого внутреннего рабства и со свободою предстоять пред Богом. Например, приходит монах к игумену и говорит: «Мне нужно доделать одну работу! Очень срочную и очень важную! А меня просят выйти в трапезную. Можно я не пойду?» Игумен отвечает: «Нет, ты все же пойди, помоги. Работу можно доделать завтра». Монах чувствует внутри горечь и смущение: «Игумен меня не понял! Не объяснить ли ему еще раз?» Брат уже все решил сам, и отказ игумена для него – словно стена, выросшая на его пути. Его воля натолкнулась на эту стену, и он чувствует внутреннюю боль. Что ему теперь делать? Как исполнить благословение игумена с радостью? Как ему захотеть того, чего он не хочет?

Конечно, он не может в один миг изменить свое сердечное расположение. Но для начала он призван хотя бы удерживаться от греха на деле. То есть хотя бы внешне вести себя так, чтобы не обнаружить свое недовольство и ничем, ни взглядом, ни жестом, ни словом не огорчить ближнего. Тяжкий грех для монаха исполнять послушание с хмурым лицом и ропотом, огорчая окружающих. Один старец говорит об этом откровенно: «Исполнять послушание на кухне с плохим настроением, когда тебя зовут туда помочь, – это значит показывать грубость и дикость своей души».

Показывая недовольство, монах теряет прекрасную возможность преуспеть. Ведь именно сейчас, в ту минуту, когда ему дается какое-то поручение, он может сказать Богу, что он Его любит! У него должна быть внутренняя установка – никогда не воспринимать обстоятельства или ближних как препятствие. Жизнь полна неожиданностей. Невозможно человеку устроиться так, чтобы никто не доставлял ему неудобства и ему никогда не приходилось бы отсекать свою волю. Весь вопрос в том, как монах относится к таким ситуациям – понимает ли он, что, если их не будет, то подлинного преуспеяния ему не достичь, и все прочие его подвиги – пост, чтение, даже молитва – потеряют смысл.

Владыка Афанасий Лимассольский приводит интересный пример: «Есть такие монахи и монахини, которые строго верны своим монашеским обязанностям, всегда полностью исполняют свое правило, ходят на все службы, постятся, но при этом остаются немощными людьми, с которыми всем трудно, которые не могут никого послушаться. Скажи им только: “Подвинься”, они сразу хмурятся. И думаешь: они целый день молятся и не могут понести одного слова?! Какой же смысл в их молитве? Как можно целый день произносить сладкое имя Христово и при этом хмуриться и сердиться?!»

Действительно, когда человек все свои внутренние переживания сразу выплескивает, показывает свое настроение, это значит, что он в этот момент оставил духовную жизнь, перестал трезвиться. Он забыл в этот момент о Боге. Тогда как противоположное поведение, то, что человек не обнаруживает свои страсти, свидетельствует, что он в сердце ведет борьбу, совершает внутренний подвиг. И хотя он еще не одержал полную победу, но понуждает себя ради Царства Небесного. По словам преподобного Исихия Иерусалимского, именно «те, которые понуждают себя удерживаться от греха на деле, блаженны пред Богом и людьми, ибо они есть употребляющие усилие ради Царствия Небесного».

Не обнаружить внешне свои помыслы – это уже начало победы. И эта борьба имеет великую цену пред Богом. Но конечно, останавливаться на этом нельзя. Человек какое-то время может удерживаться от греха на деле. Но если при этом у него внутри, в уме и сердце остается несогласие, огорчение, противление, то настанет такой день, когда он не выдержит и выплеснет свое греховное состояние наружу. Потому что когда человек носит в себе огорчение, то его душа постепенно истаивает, лишается сил, дерзновения. Один старец очень точно описывает это: «Если монах хочет что-то сделать, а игумен говорит ему: “Я тебе запрещаю”, то монах, конечно, послушается, но если при этом он в сердце не соглашается, то внутри у него начинается разложение, распад. Как тает снег, так тает и его душа. И когда-нибудь такое неискусное, не настоящее послушание приведет к тому, что его нервы сдадут, душа затоскует, воспротивится, возненавидит, осудит и скажет: “Тридцать лет я в послушании, а где же плоды? Я ничего не чувствую!” Чем дальше, тем больше его душа мельчает, теряет силы и чахнет. Мы стараемся его поддержать и утешить, даем ему что-то вкусное, берем в поездку, но он все равно унывает. Ничто не идет ему на пользу». Таков результат, когда человек слушается только внешне, а в сердце скорбит, имеет несогласие. И поэтому монах призван изо всех сил бороться с огорчением, изгонять печаль из своего сердца.

При внешнем подвиге ему необходимо сразу же приступать к внутреннему, то есть к молитве. Как священник возвышает святой потир и дискос и произносит: «Твоя от Твоих Тебе приносяще...», так и монах призван каждый день в своей повседневной жизни совершать литургию, то есть служение Богу, и обеими руками поднимать к небу двухчастную жертву: безупречное внешнее послушание и внутреннее, сердечное повиновение, соединенное с молитвой. И если внешний образ поведения в какой-то мере зависит от человека, то страсти он не в силах истребить никаким размышлением, никаким усилием воли. Страсти исцеляются только благодатью Божией. И поэтому, как наставляет один современный духовник, «[если тебе трудно послушаться,] не размышляй, а начни молиться. Если ты постараешься с помощью Господа Иисуса немедленно изглаживать из ума всякий прилог, тогда ты обретешь сладость, тишину, мир, покой. Бог богат и всё подает тебе в ответ на твою молитву. Поэтому, и когда ты грешишь, и когда скорбишь, замени свою скорбь, трудность, недовольство, мирской дух – всё это замени богоносной молитвой, которая всегда приносит мир».

Если монах старается изгнать из своего сердца огорчение с помощью молитвы, то он тем самым исполняет евангельскую заповедь: Аще кто тя поймет по силе поприще едино, иди с ним два (Мф. 5:41). Первое поприще он проходит, когда внешне исполняет послушание. А второе поприще совершает в своем сердце, когда старается внутренне принять волю другого человека, отвергая молитвой всякий смущающий помысел. Конечно, на этом поприще монах иногда претерпевает мученичество. Самая большая скорбь для него – когда он искренне хочет послушаться, а видит в себе сопротивление, гордость и ощущает себя бессильным что-либо сделать! Но если он мужественно претерпит эту борьбу, если в этот час скажет себе: «Я буду творить послушание, я не отступлю», и при этом будет молиться, то благодать Божия обязательно укрепит его, подаст ему плоды Духа Святого: радость и мир. Молитва – главная помощь монаху в деле послушания. Она – лекарство от всякой печали и огорчения.

Послушание дорого обходится для нашего ветхого человека, но именно в этом его главная сила: послушание наносит раны нашим страстям, нашему нерадению, нашей инертности. Как плуг врезается в землю, откидывая направо и налево целые пласты, чтобы семя упало глубоко, так точно и послушание возделывает сердце монаха, чтобы в него глубоко легло семя – Слово Божие, вошел Сам Христос. И когда Господь входит, тогда исчезают все проблемы.

Так послушание открывает для монаха всю глубину духовной жизни. Благодаря послушанию, монах даже в самом простом труде обретает Бога, в любом деле чувствует Его живое присутствие и видит, что ничего ничтожного, мелкого и незначительного в его жизни нет. Вся его повседневная жизнь становится богословием. Преподобный Силуан Афонскийговорил: «Ходит монах по земле и работает руками, и никто не знает и не видит, что духом он пребывает в Боге вечном».

Таким делает монаха сердечное послушание. И самая важная миссия игумена – научить братий совершенному послушанию, не только внешнему, но и внутреннему. Мне хочется рассказать историю, которая произошла в наши дни. В одной обители игумен благословил всем братиям выйти на общие работы – собирать оливки. Шел дождь, и некоторые братия стали говорить между собой: «Зачем выходить в такую сырую погоду? Давайте выйдем позже». И они вышли на работы только на следующий день. Узнав об этом, игумен сказал: «Мокрой погоды боитесь? Хорошо. Сбора оливок в этом году не будет. Расходитесь по своим послушаниям. Возьмите в кассе деньги и купите оливкового масла на год. А если денег не хватит, ничего страшного, поедим в этом году без масла». И действительно, в том году все оливки остались на деревьях. Некоторые люди изумлялись этому поступку игумена, но он сказал им: «Что нам дороже, оливки или духовная жизнь? Лучше погубить один урожай оливок, чем навсегда погубить монашеский дух в обители. Что я за отец, если не научу братий послушанию? Я буду в таком случае не пастырь, а волк, разоряющий стадо!»

Этот случай был совсем недавно. Значит, и в наши дни возможно истинное послушание. И не только возможно, но и необходимо; без него монастырь просто не может жить.

Кто-то может сказать: «Да, мы все это знаем, мы об этом читали. Но что делать, если у нас духовная жизнь еще не наладилась, и игумен не имеет большого духовного опыта? Как в таких условиях оказывать сердечное послушание?» Действительно, может возникнуть такой вопрос. И что в подобной ситуации делать монаху? Унывать? Жить самостоятельно, никому не подчиняясь? Но на самом деле, нет такого места, где монах не мог бы освятиться через послушание. Если он творит послушание с терпением, жертвенным духом, молитвой, то он не только сам освящается, но и создает вокруг себя подлинно монашескую, духовную атмосферу. Рядом с ним меняются и другие братия, и сам игумен. Как говорит один старец, два или три настоящих послушника могут дать монастырю новую жизнь! И вообще монастырь не может существовать, если в нем не будет таких послушников с жертвенным духом, так же как Церковь не может существовать без мучеников.

Именно послушание дает монастырю жизнь. И этим монастырь и отличается от мира. Молиться можно и в миру, творить евангельские добродетели можно и в миру. Но совершенное послушание, свободное и радостное повиновение с полным отвержением своей воли возможно только в монастыре. Именно так освящается монах и именно благодаря послушанию монастырь превосходит этот мир, и вся жизнь монахов наполняется духом беспопечительности, как пишет преподобный Иустин (Попович), воспевая гимн послушанию: «Хочешь, чтобы никакое земное препятствие не смущало твое сердце? И чтобы никакая земная неприятность не была для тебя неприятностью? Есть на свете одно всемощное, всепобедное таинство…» И дальше он обращается к нам с вами, к современным людям. Вот как он нас вопрошает: «Что это за дивное таинство, скажи мне, брат и отец? Что это за таинство, скажи мне, сестра и мать? Это таинство – послушание. Всякая добродетель есть таинство, но послушание особенно всемогуще и прекрасно. Оно приносит в сердце не только радость и мир, но и истинную надежду на Бога, всецелое упование на Него и беспопечительность обо всем земном. Стяжи послушание. С ним, как с победным стягом в руках, ты одолеешь все неприятности, все препятствия, все смерти, все грехи, всех демонов».

Сердечно благодарю всех за внимание.