Нужна ли России демократия? А существует ли демократия вообще? Чего нужна демократия

Профессор Зоран Аврамович принадлежит к кругу очень известных сербских интеллектуалов, и на протяжении десятилетий он с успехом занимается политической философией и современной теоретической мыслью. Автор утверждает, что острой проблемой является сама современная демократия, ее двойственная природа, проявляющаяся, в том числе, в двуличии и «двойных стандартах». По большей части, речь идет о проблемах, которые западные демократии создают в других государствах, а не в своих внутренних делах. Навязывание «двойственных стандартов» неизбежно приводит к применению силы против демократически избранных народом правительств. В книге рассматриваются актуальные противоречия современной демократии на основе взглядов крупных теоретиков и мыслителей: Токвиля, Шпенглера, Поппера, Кина, Бобиа. Книга представляет собой значительный вклад в понимание современной западной демократии. Она указывает на различия между ее внутренними и внешнеполитическими решениями и действиями заинтересованных сторон, а также на практический опыт использования оружия против тех государств, которые, по мнению некоторых западных стран, являются «неугодными».

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Демократия и бомбардировки. Есть ли будущее у демократии? (Зоран Аврамович, 2017) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Демократическая колонизация мира и проблема свободы

В XIX веке культуру и политику определяли цивилизация, прогресс, капитализм, социализм. Токвиль уже был политическим философом, когда в 1848 году в предисловии к двенадцатому изданию своей «Демократии в Америке» написал, что демократия в мире наступает неумолимо и в массовом порядке. Но уже на следующей странице он, говоря о Республике во Франции, различает «демократию свободы» и «демократию тирании». В этом понятийном различии можно обнаружить не только восторг, но и проблески сомнения в демократическом воздействии Провидения.

Мы живем в нашем времени под знаком демократии. Громче всех звучат голоса тех интеллектуалов и политиков, которые обращаются к миру с единственным лозунгом – мир будет демократическим, или его не станет. В поисках разгадки тайн истории поспешно отбрасывается (коммунистическая) мечта о новом обществе и начале новой истории, и еще быстрее распространяется программа демократической организации мироустройства. Демократия стала волшебным словом, а волшебников, произносящих это слово, становится все больше и больше.

Неужели человечество нашло в демократии свою точку опоры?

Всеобщее увлечение демократией не должно усыпить критическую мысль. Она должна внести в повестку дня демократической дискуссии обсуждение комплекса глобального наступления демократии, а также организационно-политические методы, с помощью которых реализуется эта стратегия.

Духовное смещение внимания на организационные рамки демократии – внутри- и межгосударственные, вызывает предположение, что пространство идей, ценностей и знаний о демократии перенасыщено, и настало время приступить к ее практической универсализации. В этом деле высшим авторитетом является ООН. Эта организация самым решительным образом переносит классическую связь демократии с формой государственной конституции в область международных правил демократизации. Это общее положение в свое время высказал первый человек в системе ООН. В 1993 году в статье для «Le Monde diplomatique» Бутрос Гали точно изложил, как именно дипломатия видит демократию и права человека – их цели и инструменты. Оправдание этой новой роли ООН видит в необходимости воспрепятствовать нарастающей волне национализма малых народов и росту нетолерантных отношений между гражданами внутри некоторых стран.

Анализируя стратегию демократической дипломатии и прав человека, особое внимание следует обратить на предлагаемые инструменты, а не цели, поскольку именно средства раскрывают природу политики. Бутрос Гали форсирует применение четырех инструментов: 1) мандат «голубых касок» определяет их миссию в примирении конфликтующих наций и в консолидации демократии в определенном государстве; 2) ООН предлагает правовую помощь в организации выборов, а также помощь в изменении менталитета посредством приспособления институтов, обучения демократии и подготовки государственных кадров – армии, полиции, судов; 3) ООН организует миссии доброй воли с целью оказания помощи в разрешении кризисов; 4) ООН употребляет силу для защиты демократии и прав человека.

Мысль ясна: демократия и права человека – цель, к которой следует стремиться всем народам мира. Такая стратегия мировой дипломатии должна стать предметом критического исследования не только с концептуальной точки зрения, но и с учетом перспективы нынешнего политического опыта.

Во-первых, касается ли вопрос определения демократии организации, включающей такие разные страны? Кто организует в ООН вербальные игры вокруг демократии? В истории ООН демократические государства всегда были в меньшинстве: стабильные демократические страны находятся в Западной Европе и в Северной Америке. Такое различие в истории демократий демонстрирует фактическое доминирование евро-американской модели. Политическая картина мира демонстрирует экспорт демократии в мир, вмешивающейся не только во внутреннее устройство государств, но и в процесс возникновения новых стран (бывшая Югославия). Глобализации демократии можно противопоставить один этический аргумент: изменение менталитета с целью внедрения демократии фактически является нападением на достижения культурной истории сообщества. Это отягощается и претензией на универсализацию языка, избранного для определения демократии.

Самый серьезный приговор дипломатии демократии и прав человека касается силового инструмента. Во-первых, демократия как мирная борьба за власть отрицает применение силы. Если международная организация одобряет насилие с целью распространения демократии, то она лишает легитимности суверенитет государства и выдает свое политическое насилие за защиту прав человека и демократии. Насильственное осуществление глобальной демократизации наиболее ярко продемонстрировал процесс разрушения СФРЮ многонациональными силами. Заигрывание с силой продолжается: во время вооруженного мятежа косовских албанцев Мадлен Олбрайт требовала от администрации США запретить Белграду применение армии и полиции в случае возникновения кровавых инцидентов в Косово! Иными словами, Сербии отказывали в праве на самооборону.

Дипломатия демократии и прав человека избегает столкновения с последствиями, в которые не следует слишком углубляться. Глобализация демократии – путь к созданию новых национальных государств. Мир третьего тысячелетия будет состоять из нескольких тысяч стран.

Формы демократического экспансионизма

Новая дипломатия демократии и прав человека встраивается в региональные политические документы. Первым этот шаг совершила Европа. В Хартии ОБСЕ, принятой на саммите в Париже в 1990 году, раздел о демократии сформулирован безальтернативно, в виде обязательств, которые необходимо исполнять. (Его содержание смотрите в предыдущем тексте).

Подобные декларации, кроме защиты возвышенных ценностей демократического порядка, успешно умалчивают об индивидуальности демократических институтов, а ведь именно в этом и состоит основная проблема процесса глобализации демократии. Можно согласиться с утверждением, что, как говорится в Хартии ОБСЕ, демократия – единственная система управления в европейских странах. Проблема, между тем, состоит в том, являются ли правовые и политические последствия такого утверждения одинаковыми для всех стран? Другими словами, до какой меры законное формирование демократических институтов может выдерживать влияние национальной политической культуры и традиций?

Любое нормирование политической жизни, а особенно глобальное (наднациональное), требует жертв, больших и малых. В этом процессе независимость, национальная свобода, автономия, достоинство отдельного государства могут превратиться в устаревшие категории. Демократическая колонизация мира оголтелым и радикальным способом пересматривает понятия национальной свободы и независимости, стирая тем самым историческую позолоту с этих понятий, существовавшую на протяжении всей человеческой культуры. Другим негативным последствием возведения демократии в политический абсолют является прикрытие международных интересов демократической формой.

Два примера более всего иллюстрируют, как нормативная демократия подавляет государственную независимость и свободу.

Демократия неотделима от прав человека и свободы. В текущей политической жизни отдельных стран все индивидуальные права обеспечиваются коллективными национальными понятиями и автономно установленными интересами народа и граждан. То, что в одной демократической стране считается правом личности, в другой стране не признается. Следует ли из этого обязательное судебное навязывание ценностей одной или другой стране? Нет. Но это не значит, что одна из этих стран не станет обвинять другую в неуважении демократии, или даже в ее отсутствие.

В райском саду европейской демократии уже завтра вопрос сексуальной свободы может стать камнем преткновения. Распространение сексуальных свобод и прав в некоторых государствах признано в форме супружеских отношений между однополыми парами. В других странах гомосексуальные браки запрещены законом. Глобализация демократии создает обстановку, в которой страны, признающие гомосексуальный брак (например, США), обвиняют государства, не считающие такую связь законной, в том, что они лишают граждан сексуальной свободы.

Структурно схожую проблему следует ожидать в случае различного понимания контроля за рождаемостью в отдельных странах. Страны, столкнувшиеся с огромными темпами естественного прироста, вынуждены контролировать темпы рождаемости, в то время как страны с отрицательным естественным приростом должны стимулировать популяционную политику.

С аналогичными проблемами мы сталкиваемся, когда возникает проблема прав женщин в странах с шариатским правом. Является ли борьба за их права предметом международных демократических норм, или же это автономное политическое право исламских государств с законами шариата?

Схожие политические явления могут стать предметом радикально различающегося толкования и различных ценностей. Выражение протеста против правящего режима в одной стране должно строго следовать законной процедуре, в то время как в другой стране охранители демократии могут провоцировать незаконные протесты и демонстрации. Разница в таком подходе вызвана политическими интересами, которые декларативно провозглашаются демократией.

Примеры конкретно исторических решений нрав человека и свобод – настоящий тест для проверки пригодности демократических деклараций. Всеобщее принятие демократических норм и ценностей не означает унификации демократической практики. Проблема в том, что эти практические демократические различия могут быть употреблены для усиления влияния и интересов неких государств, а в случае конфликтов они оцениваются как спор между демократическими и недемократическими странами. Демократические философы никак не могли предвидеть, что демократия есть не только возможность проявления политического разума, но она так же служит бурному проявлению политических страстей. По такой формуле власти поступают и специалисты, и дилетанты. И с ее применением цена национальных интересов, свобод и независимости становится невысокой, но очень дорогой.

Демократию как международный инструмент подтвердил политический кризис в Сербии после союзных и местных выборов 17 ноября 1996 года. В тех событиях отчетливо проявилась игра внешнеполитических интересов, замаскированная под демократические требования. В открытых выступлениях правительств и СМИ демократических государств вновь прозвучала мысль о насилии как повивальной бабке демократии.

Между тем, политические события в Сербии в большей степени говорят о видимых противоречиях глобальной демократии, чем о сути ее внутреннего политического кризиса. Ниже мы рассмотрим три парадигмы политических требований.

Высшие государственные авторитеты США потребовали от президента Республики Сербии «начать диалог с оппозицией, учесть результаты выборов и уважать свободу печати», в противном случае будет «предпринято введение новых санкций против Сербии» («Возможно возвращение санкций», Blic, 10.12.1996).

Военная организация НАТО осудила в Брюсселе сербское правительство (выделено мною – З. А .) за «игнорирование результатов местных выборов и потребовала от президента Милошевича переменить решение» («Отменить решение по результатам выборов», Blic, 11.12.1996).

На саммите ЕС в Дублине в 1996 году Карл Бильдт заявил: «Мы не позволим Югославии стать носителем идеи, которая в истории Европы давно выброшена в мусорный ящик» (Blic, 16.12.1996).

Приведенные цитаты недвусмысленно выражают политические намерения, их форма такова, что вопрос будущего демократического универсума становится неясным.

Проблема итогов местных выборов сознательно распространяется на другие вопросы, и это обстоятельство позволяет сделать вывод, что в структурных мотивах требований имеют место некие иные интересы. Одна группа государств (или одна страна) присваивает право международной организации ООН угрожать введением санкций. Военный союз другой группы государств назначает ответственным сербское правительство, а не суд, который принял решение об отмене результатов выборов. Деятель ЕС выступает в роли цензора, который позволяет или запрещает идеи.

Прежде чем рассмотреть легитимность демократических угроз (в этих событиях Сербия стала объектом эксперимента, завершившегося бомбардировками НАТО в 1999 году), следует напомнить факты.

В каждом демократическом государстве выборы регулируются законами, которые могут быть отличными или недостаточно хорошими. В Сербии кризис после выборов 1996 года разразился из-за права суда стать арбитром в разрешении жалоб сторон, участвовавших в выборах. Можно согласиться с неудовлетворительной оценкой законов, но из этого следует возможность их позитивного пересмотра. Так же обстоят дела и с диалогом власти и оппозиции. В Республике Сербии существуют власть и оппозиция, а какими будут их взаимоотношения – дело их автономной воли и форм политического поведения. Замечание о свободе печати сделано в тот момент, когда в Сербии выходило больше ежедневных и еженедельных газет оппозиции, чем находящихся под контролем власти. А когда речь заходит об идеях в Сербии, то какие из них могут быть позволены, а какие запрещены под угрозой международных санкций?

Помимо всего прочего, демократическому порядку в Сербии угрожают политические деятели и организации, в которых Сербия не состоит. Сербия не была ни членом ЕС, ни членом пакта НАТО.

Зададимся вопросом, какая же особенность демократии в Сербии подверглась опасности в такой степени, что потребовалось международное (европейское) вмешательство и угрозы в адрес сербских политических институтов и населения, что и было осуществлено позже. Факты подтверждают, что основные институты демократии в Сербии существовали. Анализируемая критика и угрозы были демократическими только в пропагандистском плане, фактически же существовало желание добиться персональных изменений в политической жизни, и тем самым изменить политику страны так, чтобы она соответствовала желаниям этих защитников демократии, которые сегодня экспериментируют с другими странами.

Демократия как инструмент согласования международных интересов все больше подавляет традиционное понимание демократии как средства реализации свободы и независимости человека и народа. В своем новом значении демократия стоит перед огромным искушением использовать последнюю идею толерантности в отношениях между людьми и народами для навязывания прагматических интересов развитых стран, в результате чего она может превратиться в выжатый лимон.

Распространение демократии под угрозой военных союзов и международных санкций непосредственно поражает выстроенные историей значения и институты национальной политической культуры. Форсированная глобализация демократии применяет стратегию отмены мирового политического релятивизма, а это есть не что иное, как пропаганда превосходства высших политических культур над низшими. Демократический колониализм воленс-ноленс пренебрегает имманентными целями политического релятивизма. Вместо изучения политических культур, понимания различного политического опыта и значения и восприятия политических знаний, ускоренными темпами навязывается конструкция политической системы, которая коренится в долгой истории западноевропейской цивилизации.

Универсализация политической модели, пусть даже модели демократической политической культуры, непременно столкнется с вопросом политической идентичности каждого народа. Каждое национальное сообщество на протяжении прошлых веков выстроило собственное понимание власти, авторитета, интересов, свое отношение к иностранцам, и в первую очередь – понимание достоинства, морали, свободы, справедливости. Если мы примем суждение Макса Вебера о понятии демократии в Америке, тогда ключевым критерием становится личное восприятие. Молодой американец «уважает только то, чего может достичь индивидуум своим личным трудом» (Вебер, 1969:179). Такое понимание демократии неприменимо в культурах с выраженными обычаями коллективизма, или в которых материальные ценности не являются первостепенными.

Стратегия экспансии демократии пренебрегает конфликтом с политическими идентичностями отдельных народов, обращая внимание на политические фигуры в отдельных странах, что вызывается прагматическими интересами. Второй сомнительный фактор связан с проблемой экономических, военных и политических интересов развитых стран и действительного отношения к демократическим ценностям. Неужели демократия превратилась всего лишь в ценный инструмент?

Глобализация демократии не в состоянии избежать серьезных последствий. Экспортируя демократию, самые развитые государства экспортируют и ее недостатки, угрожают политической идентичности народов и стран «третьего мира», а стремление к унификации собственной модели вызывает жертвы. Неуверенность – структурное отличие истории общества и человека. Сегодняшний ответ на эту общую судьбу – демократия. Дух современности ошибочно понимает свою роль, направляя мировой потенциал только в одном направлении. Демократия может уцелеть, лишь пройдя сквозь уважение собственных традиций и вступив в контакт с культурными особенностями общества, которому она принадлежит.

Внутренние призывы к демократии

До сих пор мы рассматривали модели внешнего международного или одностороннего давления с целью демократизации внутреннего политического строя. Настало время рассмотреть обстоятельства и причины призывов отдельных лиц и партий одного государства к международному сообществу совершить демократическую интервенцию. Речь идет о том, что политическая оппозиция страны призывает заграницу применить различные средства давления на внутреннюю легальную власть.

Метод завоевания власти с помощью чужой воли давно рассмотрел Макиавелли в одной из глав «Государя»: «О новых государствах, приобретаемых чужим оружием или милостью судьбы». Макиавелли имел в виду последствия подобного захвата власти – власть завоевывается без особых усилий, но удерживается с большим трудом – и он не вникал в проблемы легитимности подобной власти.

В современном обществе призывы к осуществлению внешней демократической интервенции следует разграничить в зависимости от природы конкретного строя, от которого исходят призывы о демократической помощи. Если речь идет об однопартийных системах, личных диктатурах, просьбы о помощи в демократизации внутренних политических обстоятельств можно понять с политической точки зрения. Особенно если власти в недемократических системах практикуют террор в отношении граждан и ликвидируют политических противников. Но в таких обстоятельствах призывы к чужой помощи всегда найдут моральное оправдание: но не должны ли граждане такой страны в первую очередь самостоятельно изменить облик власти, независимо от того, в каких условиях действует оппозиция?

Иначе обстоят дела с призывами оказать демократическую помощь в многопартийных государствах. Факт обращения политической оппозиции за помощью к иностранным правительствам (западноевропейским) с целью применения различных карательных мер к собственному государству и его гражданам вынуждает проанализировать две причины: политическую и этическую. Политические события в Сербии в конце 1996 года весьма ярко иллюстрирует предмет нашего рассмотрения. Вожди тогдашней оппозиции просили официальных американских лиц ввести санкции против Сербии (после разъяснений предметом споров стали объем санкций и целевые группы). Шеф партии Гражданский союз Сербии Весна Пепгач прямо потребовала от международного сообщества прекратить политическую деятельность Слободана Милошевича, как впоследствии поступила и с Радованом Караджичем («не дать ему принимать участие во всех предстоящих выборах», ежедневная газета «Демократиjа», 14 января 1997 года, стр. 2).

Факт отправки политических депеш иностранным правительствам с требованием демократической интервенции против собственной страны, конституционный строй которой покоится на парламентских принципах, обращает наше внимание на политическую роль легальной оппозиции, взывающей к иностранцам о помощи. Что же это за легальная оппозиция, которая обращается к иностранным государствам, призывая их вмешаться во внутренние дела собственной страны? Очевидно, подобная политическая оппозиция весьма слаба.

Второе предположение может свидетельствовать о неполноценности демократической власти (плохо работают СМИ), и потому требуется иностранец. Но оппозиция потому и существует, чтобы бороться за создание лучших условий для политической борьбы. Почему это не получалось у сербской оппозиции в течение восьми лет (1990–1998) существования многопартийной системы – эту проблему она должна рассмотреть сама.

Самым гнусным с политической и этической точки зрения явился их призывы запретить конкретным лицам политическую деятельность в демократическом обществе. Такой призыв, во-первых, абсолютно противоречит правам человека, а во-вторых, он ничтожен в политическом отношении. Если вы неспособны победить своего политического противника, то взываете о помощи к загранице. И в этом призыве нет ни чести, ни достоинства.

Как можно связать воедино демократию (и права человека) с запретом на политическую деятельность? Такая дискриминация не присуща демократии. С точки зрения этики, отсутствует разница между запретом отдельным лицам заниматься политикой и запретом какой-либо партии или национальному меньшинству проявлять политическую активность.

Право призывать на помощь иностранное правительство с целью демократизации власти ставит под сомнение фундаментальные ценности цивилизации. Есть ли здесь место понятиям свободы и независимости национального сообщества? Если вы предаете свою свободу в чужие руки, это подтверждает старый этический тезис, утверждающий, что вы не можете рассчитывать на ответственность. Это самая ранимая точка ориентации на импорт демократии. Если вы неспособны самостоятельно бороться за демократические ценности и институты, то не можете быть свободными, и тем более не можете стать самостоятельными в политическом мышлении и поведении – их вам дарят чужие.

Проблему внутренних призывов к загранице с просьбой помочь демократизации государства можно рассматривать как партийный инцидент, или акцию, предпринятую ничтожным меньшинством. С точки зрения концептуализации соотношений внутренней и внешней демократии в одном государстве, такие действия не имеют теоретической силы.

(Зло)употребление свободой в демократии

Свобода – основное свойство и условие демократического порядка. Это классическое определение свободы и демократии не лишено теоретических и искусственно созданных недочетов. Если взаимосвязь этих понятий более-менее понятна в исторические периоды, предшествовавшие институционализации демократии, вопрос ставится иначе при осуществлении свобод в демократических системах. Что происходит со свободами, когда приходит время их демократического применения? Защищает ли свобода демократию, или она приводит к чему-то новому? Ответы можно рассортировать по степени демократического развития и способу применения свобод.

Понятию свободы в демократическом устройстве угрожает возможность замены ее анархией. Аристотель предупреждал, что демократии угрожают чрезмерные свободы и равноправие, и эта опасность кроется именно в анархистском пользовании свободой. На руку такой интерпретации свободы играет и вечная дискуссия о понятии свободы: что есть свобода и каковы ее границы?

В данном случае нас не интересуют бесконечные значения самого понятия свободы, но только то, что означает политическая свобода в демократическом порядке власти. Понятие политической свободы содержит правовые (ограничение политической власти), осознанные (знание фактов и указание путей развития свободы) и свободные (активность) элементы (Nojman, E, 1974).

Условиями, при которых человек свободен, являются сила выбора, реальность возможностей, осуществимость выбора. Демократия, естественно, создает самые удачные политические рамки для применения свободы на практике. Тем не менее, проблема выбора все еще остается нерешенной. Бесспорно утверждение, что без выбора нет свободы, а без свободы невозможно моральное поведение. Человек не несет ответственности, если он не свободен в своих поступках. В крайнем случае, свобода выбора открыта для всех человеческих ценностей, и с этой точки зрения дискриминация ценностей невозможна. Вопрос: всегда ли человек предпочитает гуманистические ценности? Неужели «мы никогда не сможем выбрать зло»? (Sartr, Z. P., 1964:12). Свобода, содержащаяся в выборе, в том числе и в политическом, глубоко парадоксальна. Она, с одной стороны, «питательный источник всего лучшего, чего добился человек», а с другой – «пропасть, в которую он может сорваться и уничтожить самого себя» (Варгас М., Льоса, 1992:386–400)

Подчинение гетерономным ценностям не обязательно является всего лишь следствием боязни свободы; часто забывают, что самоопределение человека не всегда является продуктом самостоятельного пользования разумом, но и сравнением себя с другим человеком или человеком у власти. Сила выбора и в демократической системе подразумевает свободу быть независимым, но также и зависимым.

Второй элемент политического понятия свободы – реальная возможность. Свобода выбора должна быть связана с реальными, а не воображаемыми возможностями. Тем не менее, само понятие реальности многозначно, тогда как возможность является одной из самых сложных философских категорий. Для индивидуума реальность есть то, что укладывается в его психологическую структуру личности. Реальные возможности поэта, спортсмена или политика не могут находиться в одной плоскости.

Надежная, крепкая связь общественных условий и полей возможности скрыта. Каждая ситуация в обществе содержит множество возможностей, из которых некоторые открыты, а иные остаются непознанными. Добро и зло переплетаются и в аспекте реальных возможностей в той же мере, что и в самой действительности. Что приносит индивидууму и политическим группам при демократическом строе меньше зла и больше добра в момент определения реальных возможностей?

Избранную реальную возможность следует осуществить. Это третий элемент понятия политической свободы, в котором индивидуумы, как и общественные группы, постоянно сталкиваются с проблемой границ, устанавливаемых свободой других. Осознание свободы должно стать осознанием свободы другого человека; оно обладает практическим смыслом только в единстве отношения моей свободы к свободе чужой. «Безусловно, свобода как суть человека не зависит от другого, но как только возникает действие, я обязан одновременно пожелать свободы и себе, и другим, моя свобода может стать целью только в том случае, если я сделаю целью свободу других» (Sartr, Z. P., 1964:38).

Свобода как осуществление избранной возможности должна претерпеть некоторые ограничения и преодолеть препятствия, если она желает избежать состояния, в котором, пользуясь выражением автора романа «Бесы», неограниченная свобода превращается в неограниченное насилие. Утверждения, в соответствии с которыми абсолютная свобода относится к сфере мышления, стало спорным после приобретенного немцами в период между двумя войнами опыта, когда проповедовалось и победило насилие и тоталитаризм. Язык насилия исключает взаимодействие.

Осознание свободы другого человека подразумевает установление границ индивидуальной свободы. Здесь находится корень потребности в демократической организации общества и государства. Общественная структура состоит из различных групп общества, институтов и их взаимодействия с вступающими в конфликт интересами и идеями. Без уважения этих различий, свобода, как и вообще добро и наивысшие человеческие ценности, неосуществима.

Плюрализм различий в обществе и есть тот фундамент, на котором зиждется власть. Демократические институты власти не могут устранить элемент принуждения в системе принятия решений. Этот ли факт обеспечивает неравноправное распределение свобод в демократии? Речь идет о старой проблеме: в какой мере демократическое государство вмешивается в свободу личности и групп?

Право государства вмешиваться в свободу индивидуума оправдывают все философы политического либерализма (Милль, Констан, Токвиль). Вот два аргумента.

1. «Признавая абстрактное право общества вмешиваться в жизнь своих членов с целью обеспечения для всех биологических потребностей (питание, питье, здоровье, одежда, размещение, семья), я не могу признать его право вмешиваться в то, чем человек обладает и что не отнято им у другого. Я имею в виду знания, мышление, искусство». Свобода, по Расселу, есть «право жить и мыслить так, как мы выбрали, если наш выбор не препятствует другим поступать точно так же» (Rasel, В., 1977).

2. «Я считаю, свобода означает, что не должно быть ограничения условий, которые в современной нивилизапии являются залогом счастья личности. Нет свободы без свободы слова. Нет свободы, если особые полномочия ограничивают избирательное право части общества. Нет свободы, если преобладающий образ мышления содержит под контролем общественные обычаи прочих, а те, прочие, не уверены в том, что для такого контроля существуют серьезные основания» (Laski, H, 1985).

Оба эти аргумента отчетливо демонстрируют стремление либеральных философов ограничить права государства вмешиваться в индивидуальные права и свободы. Традиция политического либерализма построена на противостоянии абсолютным монархиям и различным более поздним формам тоталитарной власти. В новых исторических обстоятельствах, когда опасность «нового Левиафана» миновала, и возобладало царство демократического порядка, политическое любопытство вращается в границах свобод личности и группы лиц. Где границы индивидуальных свобод и прав в демократии? Этот вопрос стал актуальным после быстрого и неожиданного краха коммунизма в 1989 году и еще более быстрых демократических перемен в бывших коммунистических странах Восточной Европы и Балканского полуострова.

В современных демократических странах под свободой понимают два классических противоположных понятия: 1) свобода – возможность говорить и делать что угодно; 2) свобода – возможность говорить и делать то, что хорошо и справедливо. Оба понимания свободы в демократическом порядке проверяются отношением к политической форме, или процедуре, а также отношением к политической личности.

Критика власти в демократическом государстве обеспечивается свободой политической жизни граждан. Но если это государство недемократическое, то в основе критерия свободы проявляется отношение к процедуре политической борьбы. Если процедура политической борьбы не уважается, то в обществе возникают беспорядки и хаос. Это особенно ярко отражается в способе персональных изменений в правящей элите. Требования ее смены могут быть демократическими, если они происходят по принятой процедуре. Вряд ли можно признать, что вербальные преступления функционеров, а не нарушение ими законов, являются причиной, достаточной для их смещения. Это лишь способствует утверждениям политической оппозиции, что «всегда следует выступать против власти».

Другая опасность грозит демократии со стороны личной и групповой свободы в ситуации, когда уничтожается моральный авторитет личности политического противника. Можно ли говорить о политическом противнике все, что угодно? Существуют границы, защищающие моральный авторитет личности от клеветы и оскорблений противника. Попытки каждого оратора скрыться за политикой, неизбежно приводят к анархическому пониманию свободы. Когда избранное парламентское большинство называют «антинародным режимом», то, если только речь не идет о политическом дилетанте, это следует расценивать как неправильное употребление свободы политического слова в условиях демократии.

У свободы слова и печати есть свои инстинкты и страсти, говорил Токвиль. Свобода печати – «исключительная сила, в ней так странно перемешаны добрые и злые намерения, но без этого она не могла бы существовать, а с ней едва ли можно сохранить порядок» (Токвил, 1990:161). Такая печать может способствовать разжиганию ненависти к политическому противнику, или к другому этническому сообществу в многонациональных государствах. Страсти – составная часть политики и демократии. И тут начинается воздействие психологии и подсознательного фактора. Свобода – дитя не только сознания; она также есть следствие и подсознательного в мышлении и поведении человека и группы. Свобода выражать собственное мнение не обеспечивает безусловного права на разум и логику. Свобода вести себя в соответствии с законом не означает, что следует уважать закон в любых обстоятельствах. Проблема возникает, когда иррациональное и сверхлегальное оправдывает свободу.

Если власть и сила являются составными частями любых общественных отношений, то и демократическая власть основывается на свободе выбора, отношениях иерархии, подчиненности, субординации. Во всех этих отношениях присутствует страх. Способствует ли демократия нейтрализации страха?

Нет никакого сомнения в том, что политический страх распространен в тоталитарных системах власти (фашизм, национализм, сталинизм). Демократическая система уменьшает политический страх, но не удаляет его из реальной политической жизни. Демократия должна базироваться на свободе, мало того, она немыслима без свободы. Но институционализация демократического устройства власти не решает проблемы страха и свободы – человек не избавляется от страха и не становится свободным. Здесь речь идет не только о «боязни свободы» (Эрих Фромм), но о реальных страхах в любых общественно-политических отношениях.

Чувство страха относится к так называемым базовым чувствам и является составной частью индивидуальной психологической структуры личности, а также разнообразных общественных отношений. Если под страхом подразумевается биологическая и социальная реакция личности и группы на ситуации, представляющие для них опасность, то возникает вопрос, что именно подразумевается под опасностью. По этому критерию можно оценивать, реален ли страх и не является ли он психопатологическим проявлением. Здесь проходит пограничная линия, но в рамках реального проявления страха существуют действительные опасности различного характера. Боязнь голода, холода, утраты жилища, смерти относится к биологическим видам страха. Инстинкт выживания автоматически воспроизводит страх, когда индивидуум сталкивается с угрозой собственной жизни.

В демократических институтах, когда речь заходит о страхе, имеются в виду различные оценки опасности. Личности и группы опасаются за свои ценности, интересы и потребности. И когда речь идет о дискуссии как о форме принятия решения, возникают причины проявления страха. На уровне принятия решения всегда существует опасение, верное ли принято решение. Никогда невозможно окончательно предвидеть, в какой мере справедливо принятое решение. Возможность того, что позиция подчиненного не понравится вышестоящему, вызывает у него страх, нежелание высказывать собственное мнение.

При разделении ролей в институтах власти (государстве, правительстве, суде, полиции, армии, партии) неисполнение приказа может нанести ущерб статусному и экзистенциальному положению личности.

Следовательно, как в мышлении, как в поведении, так и в принятии решений страх является фактором демократической жизни.

Страх – составная часть демократических институтов, а также часть структуры человеческой личности. Каждый индивидуум таит в себе боязнь нового и неизвестного, страх оказаться в изоляции, боязнь травмы, а также вызывает потенциальную агрессию и саморазрушение. Потребность в агрессивности также является составной частью жизни при демократии, и она требует выхода. Например, в политическом соревновании – партийной борьбе за власть.

Избавиться от страха помогает свобода конкуренции и освобождение от давления. Но и этого недостаточно для полного освобождения личности и группы от страхов. Демократия как система равноправных условий в борьбе за власть неминуемо включает в себя самые разнообразные чувства, среди которых и боязнь потерпеть поражение на выборах в политические и неполитические институты.

Если все эти беды свободы в демократии – правильный выбор, реальные возможности, осуществимость, страхи – перенести из внутригосударственного поля в межгосударственные отношения в условиях, когда демократия навязывается недемократическим или антидемократическим странам, то каких последствий следует ожидать? Может ли быть успешной экспансия демократии, игнорирующая все внутренние демократические противоречия и нестыковки, тем более, если демократия вводится с помощью военной силы? На этот вопрос мы можем ответить, если под декларируемым, риторическим желанием освободить другие народы от диктатуры, а иной раз и от нежелательной власти (с точки зрения правительств самых развитых демократий), разглядим латентные, прежде всего экономические и геополитические намерения. Этот вид интересов часто является решающим, но в обращениях к разным слоям населения говорится о демократии для несвободной нации, что действует как анестетик. При этом невозможно внутренние проблемы со свободой стран нейтрализовать в мировом масштабе путем вмешательства «демократических» стран с демократической миссией. Свобода не почивает на лаврах, особенно в демократических системах. Было бы интересно, если бы социологи проанализировали и истолковали причины и следствия современного демократического экспансионизма, или демократической колонизации мира.

Демократия западного типа в чистом виде возможна только на Западе, либо в незападных странах, на которые Запад оказал критически важное влияние: Япония, Южная Корея, etc. В принципе, со многими но, такая демократия возможна в Латинской Америке, где местами успешно развивается. В более слабом виде такая демократия может развиваться в некоторых бывших европейских колониях (Индия, Индонезия) или странах испытавших европейское влияние (Таиланд).

Европейская демократия это не только английская magna carta, которая касалась исключительно пряв дворянства, но и, например, магдебургское городское право или королевские суды во Франции, в которые мог теоретически обратиться крестьянин (!) и выиграть суд у своего помещика. То есть основы того, что мы называем западной демократией складывались веками, а то и тысячелетиями в достаточно уникальной культурно-исторической среде, которая практически нигде в мире больше воспроизведена не была.

Собственно в нынешнем виде западная демократия и вообще "вот это вот всё" в Европе сформировались в Новое время и изменения эти (то что он называл. "отдифференцией социальных систем") великий немецкий социолог Никлас Луман называл "невозможными" - настольно они были уникальными по сравнению с другими реионами мира.

Россия страна незападная, с вестернизированной элитой, которая на протяжении истории неоднократно пыталась модернизировать подведомственную территорию по внешним западным образцам, не меняя в принципе основ социально-политического устройства. Первой такой попыткой можно назвать Ливонскую войну Ивана Грозного, который пытался переориентировать торговую политику с южного на северо-западное направление, но потерпел неудачу, отчасти потому, что так и не смог сломать до конца сопротивление боярства и консолидировать силы государства (хотя и активно пытался, например с помощью опричнины). Петр I действовал в том же направлении, но уже более успешно, как самодержавный государь, активно модернизируя государственную экономику и "строя" боярство по своему разумению, но никак не меняя основ хозяственной и социальной жизни основной массы населения.

Позже прявящий класс, продолжил верхушечную модернизацию, твердо усвоив в определенный момент западную картину промышленного модерна. кторая проникла в его сознание в качестве жесткой, безусловной матрицы, образца мировосприятия. То есть в определенный момент времени была выбрана, или даже, можно сказать, вырвана из контекста некая картинка, которая потом стала образцом для подражания. Но проблема в том, что Запад постоянно меняется и сейчас он и внешне и внутренне совершенно не похож на Запад времен промышленной революции. Но это как раз особенность Запада - постоянно меняться, это как раз то, что отличает его от незападных статичных обществ. А Россия - как раз такое статичное незападное общество, которое периодически на Западе берет примеры для подражания (благо Запад близко). Представьте себе, что вы купили в середине 90-х лицензию на Windows 95 и с тех пор используете только его и, более того, все остальные программы вы соотносите только с ним. Вот это вот и есть то, как Россия усвоила классический европейский модерн 19 века. Но усвоила очень хорошо, в первую очередь на уровне гуманитарного сознания и культуры, которая настолько скурпулезно и качественно копировалась, что даже стала походить на оригинал (Bolshoi ballet).

В потом в России случилась революция, прявящая верхушка была сметена новой властью, которая, в то же время имена к ней некоторое отношение - идеологами революции были интеллигенты и разночинцы, которые как раз вот этот проект европейского модерна усвоили очень хорошо. Но тут получилась забавная штука: находясь в изоляции от остального мира, в первую очередь культурной и гуманитарно-научной, большевики-интеллигенты хранили как зеницу ока тут самую "великую русскую культуру", то есть тот образ модерна времен европейской промышленной революции, который (конечно в переработанном с учетом православного сознания виде) запечатлелся в их памяти навсегда.

Этот образ модерна 19 века в самом реакционном его виде - в виде империализма и грубого капитализма со строительством канонерок, пушек и железных дорог про которые писали стихи Пушкин и Фет:) - продолжает оставаться базовым для русского культурного сознания. При этом он смешан с вульгарно усвоенным социалистическим коллективизмом и с социалистической же апатией и изолированностью друг от друга простых "винтиков", от которых "ничего не зависит" и за которыми "всегда могут придти", поэтому лучше сидеть тихо, чтобы "кабы чего не вышло".

С такими базовыми установками массового сознания ни о какой демократии говорить нельзя - даже если случайно к власти придут Навальный с Шендеровичем ничего особенно не изменится. Как говоил Жванецкий: "...а нянька будет жить вечно!"

• В России демократия сводится к единичному акту голосования.
• Молодежь голосует так же активно, как и люди старшего поколения (ВЦИОМ).
• Как представители старших возрастов проголосовали в своем большинстве за Путина, так и большинство молодежи (примерно в тех же процентах) последовало их примеру (ВЦИОМ).
• Россия - тотально деполитизированная страна. Любой, кто пытается заявить какую-либо альтернативу, обозначается как враг народа, пятая колонна, и таким образом внутренняя политика перекодируется во внешнюю.
• На протестные акции вышло новое поколение, которому в школе рассказывают о том, как нужно любить государство, и у них началась идеологическая интоксикация.
• Образ и стиль современной жизни подталкивают к утверждению демократических ценностей. Однако механизмы представительства могут измениться.

Тамара Ляленкова : Сегодня мы поговорим о том, почему в России не приживается демократия, дающая каждому гражданину возможность выразить свою точку зрения. За последние четыре года от прямых выборов глав муниципальных образований отказались 66 регионов, за мэра Екатеринбурга теперь также будут голосовать местные депутаты.

Низкая явка и политическое равнодушие значительной части население как будто подтверждают непопулярность самого принципа выборов, во всяком случае, в российских обстоятельствах. С другой стороны, в России выборы остаются едва ли не единственным подтверждением демократии.

Тиранию большинства, эффективность дебатов, границы личных свобод и общественных интересов обсуждаем с профессором МВШСЭН Григорием Юдиным , журналистом Антоном Красовским , руководителем проектов Управления социально-политических исследований ВЦИОМ Юлией Баскаковой и аспирантом НИУ ВШЭ Альбертом Саркисьянцом .

Тамара Ляленкова : Григорий, есть ощущение, при очевидном единодушии электората, что что-то с выборами в России не так, неправильно. Как вы думаете, почему?

Однако в России с демократией гораздо больше проблем, чем с выборами. Здесь нет самого главного - нет культуры политической дискуссии, культуры самоуправления. А без этого демократия, действительно, превращается в единичное голосование, в социологические опросы, которые сейчас так популярны, хотя и утратили свое назначение.

Святослав Элис : Антон, вы консультировали на нынешних президентских выборах Ксению Собчак и возглавляли штаб Прохорова на прошлых. Это либеральные кандидаты, которые, однако, воспринимались как ставленники Кремля, которые подтверждают легитимность происходящего. Как вы думаете, для власти участие таких кандидатов выгодно, даже если они произносят неприятные для нее вещи?

Антон Красовский : Под властью вы имеете в виду Владимира Путина?

Святослав Элис : Да.

Антон Красовский : Безусловно, для Владимира Путина до какого-то момента было выгодно участие абсолютно всех клоунов, которые на эти выборы идут – и неважно, Собчак это, Прохоров или Жириновский с Грудининым. В мире Владимира Владимировича Путина они абсолютно одинаковые люди.

Вот коллега полагает, что демократия станет возможна, если сделать дебаты…

Григорий Юдин : Демократия возможна в том случае, если люди будут управлять сами собой. Это подразумевает гражданское участие, муниципальное самоуправление, в том числе и дебаты. Дебатов сегодня в России, к сожалению, нет.

Антон Красовский : А какая связь между дебатами и муниципальным самоуправлением?

Григорий Юдин : Дебаты предполагают, что есть разные точки зрения: они сталкиваются; люди спорят друг с другом; они могут выслушать друг друга; они могут что-то вместе решить.

Антон Красовский : Вы так считаете. Я с вами не согласен. Важная составляющая демократии - это то, чего в России нет. В России нет коммуны, здесь не живут общественными интересами. А дебаты вы можете проводить в бесконечном количестве. Дебаты на всех федеральных каналах, на 85 региональных показывали на протяжении двух недель в ежедневном режиме - нате, смотрите, наслаждайтесь этими бедами.

Григорий Юдин : Ну, мы же понимаем, что это клоунада, а не дебаты. В них не хватало всего-навсего одного участника.

Антон Красовский : Я думаю, что Владимир Владимирович Путин не пришел на эти дебаты по одной простой причине: не потому что он боялся туда прийти, а потому, что полагал, что, не приведи Господи, он придет туда, и у него тогда будет 86% голосов, как в Узбекистане. Проблема все-таки не в дебатах, а в том, что люди не привыкли решать вопросы своего маленького колхоза общественными институциональными принципами, выборами председателя колхоза. Они не понимают, как это делать, не понимают, что деньги, которые они сдают в какую-то общую кассу, являются их деньгами, например, деньги на ремонт того же жилого подъезда.

Григорий Юдин : Смотрите, что меняется, когда мы дебатируем. Мы начинаем участвовать в обсуждении общих проблем. А когда мы вовлекаемся в обсуждение, мы начинаем высказывать какие-то точки зрения по поводу того, как нам вместе здесь быть. Вы говорите одно, я говорю другое. У нас еще есть некоторая аудитория. И мы вынуждены спорить друг с другом, что-то доказывать нашей аудитории, и что-то вместе решаем. Вся проблема с текущей властью в России в том, что она не хочет никому ничего рассказывать и доказывать. Когда вы говорите про Владимира Путина, мы понимаем, как устроен Владимир Путин. Он никогда в жизни не позволит никому задать себе вопроса без тщательной подготовки.

Тамара Ляленкова : Но может так случиться, что из городского общественного интереса, чисто социального свойства, который мы недавно наблюдали во время выборов в местные советы, возникнет такая низовая, афинская демократия?

Григорий Юдин : Конечно, то, что новые активные люди идут в муниципальные депутаты, довольно сильно помогает решать какие-конкретные целевые вопросы. Однако нужно понимать, что здесь мы стартуем более-менее с нуля. До сих пор интерес к муниципальному самоуправлению был очень низкий, и молодым людям, которые сейчас туда пошли, придется с этим считаться. Еще им придется справляться с тем, что люди не особенно верят в то, что таким образом можно что-то поменять. Но если они будут достаточно настойчивыми, то, конечно, между ними и их избирателями появятся определенные связи, и дальше их уже не так просто будет оттуда выгнать.

Святослав Элис : Современный молодой человек имеет опыт выбора, в отличие от родителей. С другой стороны, политикам никто уже не верит…

Григорий Юдин : Самое главное, что сейчас можно сказать про Россию, что это тотально деполитизированная страна. У нас нет практически никакой внутренней политики. Любой, кто пытается заявить какую-либо альтернативу, немедленно и сознательно обозначается как враг народа, пятая колонна. То есть вся внутренняя политика перекодируется во внешнюю, и это сознательная линия, которую Кремль проводит в течение почти 20 лет. Политическое пространство заполняется клоунами, начиная от охранника Жириновского и заканчивая масонами, вплоть до людей вроде Ксении Собчак, которая ассоциируется с фривольной передачей "Дом-2". И это сознательная стратегия, которая выталкивает людей из политики, в первую очередь молодежь, которая никогда ничего другого не видела.

Святослав Элис : Я не ходил на выборы президента, потому что, во-первых, меня там никто не представляет. Но, кроме этого, мне нужно сделать выбор - а я не понимаю его последствий.

Григорий Юдин : Это неслучайно, что люди не знают, чего они хотят. Нам нужно обсуждать то, что нас всерьез волнует. Кто-нибудь говорит о том, что Россия - это страна с самым гигантским неравенством? Кто-нибудь обсуждает всерьез в ходе предвыборной кампании, что Россия практически лишилась любых союзников во внешней политике? А это проблемы, которые следует обсуждать.

Тамара Ляленкова : С другой стороны, демократия в афинском понимании - проще и жестче того, что сегодня есть в мире. И, может быть, Россия к ней ближе, чем, скажем, Европа с либертарианскими взглядами, регулирующая более тонкие настройки, но имеющая порой обратный эффект?

Григорий Юдин : В этом смысле у России, действительно, есть некоторое преимущество. Конечно, демократическая дискуссия в Европе сегодня сильно задавлена представлением о том, что

в России нет культуры спора и публичной дискуссии

ничего нехорошего про этих людей сказать нельзя, и про этих нельзя, про этих тоже нельзя. Если ты говоришь что-нибудь нехорошее про мигрантов, то тебя нужно немедленно выкинуть из публичной сферы. В Америке это превращается в медикализацию. Люди говорят, что если я поучаствовал в дискуссии и оппонент меня оскорбил, то все - у меня моральная травма. А демократия, между тем, предполагает открытую свободную дискуссию между людьми, которые очень часто не сходятся друг с другом. С другой стороны, в России, к сожалению, нет культуры спора и публичной дискуссии по историческим причинам, поэтому мы, наоборот, склонны воспринимать любую критику как обиду.

Тамара Ляленкова : Юлия, создается впечатление, что за последнее время очень активизировалась оппозиционная молодежь. Так ли это? И пошла ли она голосовать?

Юлия Баскакова : Мы в этом году впервые поставили интервьюеров с планшетами на выходах из избирательных участков, чтобы они фиксировал пол и возраст тех, кто оттуда выходит. И мы узнали, что молодежь (это стало для нас сюрпризом) голосует так же активно, как и представители старших возрастов. Потому что, когда мы проводим опросы населения по телефону или лично на дому, и спрашиваем: "Вы намерены проголосовать на выборах или нет?" молодые люди гораздо реже отвечают, что они собираются идти голосовать, чем, например, представители старших возрастов.

Около 80% пожилых людей говорят, что они намерены голосовать в то время, как среди молодежи такая доля, например, около 60%. По итогам же экзитпола оказалось, что представители всех возрастов голосуют одинаково, явка примерно равная. Это значит, что молодежь, вопреки стереотипам, достаточно интересуется политикой для того, чтобы прийти на избирательные участки и выразить свои предпочтения, которые очень похожи на предпочтения представителей старших возрастов.

молодежь похожа на старших по политическим взглядам

Как представители старших возрастов проголосовали в своем большинстве за Путина, так и большинство молодежи примерно в тех же процентах проголосовало за него. Правда, среди молодых людей несколько выше доля тех, кто проголосовал за Ксению Собчак, хотя эта разница не является какой-то колоссальной или принципиальной. В целом мы можем говорить, что молодежь очень похожа на старшее поколение по своим политическим взглядам.

Святослав Элис : Это довольно неожиданно было услышать. Поскольку принято считать, что поколение молодых людей более оппозиционное. Альберт, что вы думаете о нашем с вами поколении?

Альберт Саркисьянц : Мне кажется, что реакция на новую протестующую молодежь была связана с тем, что это были не те люди, которые вышли в 2011 году, а те, кто пришли уже позже и по каким-то, видимо, другим причинам. Ведь после Украины ситуация изменилась. Риторика очень сильно изменилась, задачи оппозиции тоже. Пришло поколение, которому в школе начали рассказывать о том, как нужно любить государство. Когда учился я, еще не было какой-то идеологической интоксикации, я не помню нажима в плане идеологии любви к государству, о патриотизме речь не шла. Те ребята, которые выходили в последние два года, 16-17-летние, они как раз этого хлебнули. И получается, что они вышли по каким-то своим собственным причинам, которые, может быть, не так тесно связаны с нашими прошлыми настроениями. А мы, скорее, приходили через какие-то организации, через взрослых, у нас не было самостоятельной повестки.

Тамара Ляленкова : А на какие-то демократические вещи, связанные, возможно, со свободой слова, с какими-то понятными для молодого человека вещами, есть запрос?

Юлия Баскакова : Запрос формируется через оценку происходящего, как молодежь ощущает свободу слова. Молодой человек имеет возможность высказываться в социальных сетях, искать информацию, которая ему интересна, и таким образом он реализует свое ощущение и свой запрос на свободу слова.

Альберт Саркисьянц : Действительно, мы вполне можем до каких-то границ жить индивидуальной жизнью, жить собственными интересами и

собственными расчетами. Но сам индивидуализм - это некоторая форма социальной жизни, которая не всегда работает успешно. Это особая форма самопрезентации, форма говорения о себе. И она жива, покуда наша общественная энергия в эту форму умещается. Соответственно, возможен такой момент, и он периодически наступает в жизни общества, когда эта форма - индивидуальное существование - оказывается слишком узкой для потенций и желаний, которые в обществе циркулируют. Желание и общественная потенция больше, чем просто индивиды. Пока эти желания и потенции совпадают с индивидуальной формой, проблем нет. Когда возникает трение этих форм, тогда и возникают протесты.

Тамара Ляленкова : Вы говорили, что наступила некая апатия, в том числе у людей вашего поколения. Вы понимаете, с чем это связано?

в 2012 году было чувство, что есть какие-то мы, и мы можем

Альберт Саркисьянц : Тут есть целая группа причин: что-то кроется в собственных наших неудачах и поражениях, что-то объясняется удачами власти, которые противопоставили нашей повестке какие-то другие смыслы. Особенно это заметно на примере событий в Украине, как все внимание переключилось в ту сторону. И все маленькие завоевания, которые, нам казалось, мы обрели, вдруг были истрачены, все пошло ко дну. В 2012 году было чувство, что мы можем, что есть какие-то мы, и мы можем. Потом серия событий, связанных с Украиной, дала понять, что, нет, мы можем очень мало. И сейчас, скорее, превалирует желание забыть этот опыт совместного радостного политического существования, чтобы не было так стыдно за то, что мы проиграли.

Святослав Элис : Юлия, насколько среднестатистический россиянин воспринимает себя как власть? Насколько он осознает демократию как власть народа, свою ответственность за происходящее в стране?

Юлия Баскакова : С этим дела пока обстоят не очень. Все-таки очень многие наши соотечественники, может быть, в силу привычки, а старшее поколение в силу опыта жизни в советский период, с надеждой смотрят на государство, ожидая от него решения проблемы. Когда мы задаем вопрос о том, кто отвечает за положение дел в стране, все граждане или те, кто голосовал за эту конкретную власть, отвечают, что именно власть, тот, кто обличен полномочиями, и в этом смысле слагают с себя свою долю ответственности. Мне кажется, это некоторый симптом.

Тамара Ляленкова : Альберт, может быть, демократия – это уже устаревшая такая конструкция, во всяком случае, в ее нынешнем формате, и требуется некоторое обновление?

Альберт Саркисьянц : Да, вполне можно было бы допустить. Механизмы предъявления народной воли или того, что называется народной волей: что-то произошло, кого-то выбрали, и потом оказалось так, что это было чье-то желание, чей-то интерес, воля самого народа - чтобы верить в эту процедуру, я должен думать, что народ един, что каждое мнение значит примерно одинаково. И нужно верить, что эти конструкции отражают какую-то реальность, что они к чему-то призваны. Но дело в том, что многие теоретики обычно радикального толка сегодня пытаются развести механизмы репрезентации, механизмы представительства и саму демократию. Потому что, в конце концов, представительство (Дума, президент, все эти органы) - это же не народ. Их власть над нами никак не связана с нашим самоуправлением. И чем меньше мы чувствуем свою сопричастность к ним, чем меньше мы опознаем в них себя, тем меньше мы думаем, что вообще есть какой-то народ, что есть какие-то мы. Но это не значит, что потеря веры в работоспособность этих механизмов, в наличие какого-то народа, сама эта вера, ее исчерпание говорит о том, что мы исчерпали саму демократию, потому что демократия всегда была чем-то большим. В конце концов, представительство - это только одна из форм демократии. Получается, что идеал демократии больше по объему, чем просто представительство. Мне кажется, ценность демократии, а именно - самоуправление, свобода, права, никуда не делась, и, возможно, становится все больше. Потому что сам образ и стиль нашей жизни подталкивают нас к тому, чтобы мы считали это ценностью. И мы будем искать, мне кажется, лучшие механизмы для осуществления демократии. Но нынешние механизмы вполне могут отмереть.

Что такое демократия?

Демократия – это олицетворение свободы. Демократический строй подразумевает выборность и свободу избирать и быть избранным. Демократия, как политическая система имеет 3 элемента:
- лидеры государства назначаются гражданами путём честных и состязательных выборов.
- народ – единственный законный источник власти. Власть, полученная, кроме как через выборы не признаётся.
- народ осуществляет самоуправление, стремясь к общему благу.

Отсюда можно выделить характерные признаки демократии. Во-первых, это выборность основных органов власти, а точнее лиц, которые в эти органы назначаются. Выборность может осуществляться как непосредственно (выборы президента), так и через представителей (сначала выбираете представителей, а они выбирают других).

Во-вторых, демократия подразумевает сменяемость власти. Президент и основные органы власти должны сменяться каждые несколько лет. Такой принцип позволяет не давать власти «засиживаться» на месте.

В-третьих, демократия чаще всего предполагает децентрализацию. Т.е. регионы не должны быть зависимы от центра. Естественно, регионы должны сотрудничать и стремиться общему благу, но при этом регионы свободны в большинстве политических и внутриэкономических вопросах.

В России не соблюдается демократия

Если посмотреть на нашу политическую систему, то можно убедиться, что в России демократия развита слабо. Глава государства у нас практически не меняется. Многих депутатов мы не знаем, хотя мы их сами выбираем. Много информации, что выборы подтасовывают. В России царит бедность, коррупция и прочее. К тому же отсутствуют основные свободы. Свобода слова частенько ограничивается цензурой. Вы вольны говорить о чём угодно, кроме политики.

Если посмотреть телевизор, то создаётся впечатление, что людей притесняют. Богатые чиновники жируют на костях бедных работяг. СМИ говорит нам о том, что в России чуть ли не тоталитаризм. Это и вправду так. Многие хорошие рабочие и учебные места заняты родственниками крупных чиновников. На работу в госорганы можно устроиться только через родственников или только за деньги.

В итоге получается, что в России эдакая монархия. Где депутаты – это аристократия (в плохом смысле слова). Все выборы подтасовывают. Ведь не важно как проголосуют, важно как посчитают эти голоса. Срок «правления» президента повысился и повысится опять. А Путин, сидящий у «престола» уже третий срок, похож скорее на монарха, чем на президента.

А нужна ли России демократия?

А теперь забудьте о предыдущем разделе. Всё, что описано выше – это всего лишь стереотипы, которые любят форсировать СМИ. Тема того, что в России нет демократии, очень популярна не только в России, но и во всём мире. Западным странам только дай повод обвинить России в нарушении прав человека.

В России не лучше, чем в других странах, но и не хуже. России не нужна демократия. У демократии слишком много минусов.

Во-первых, демократия возможна только в маленьких городах и районах, где все друг друга знают. Ведь, чтобы выбирать кого-то, вы должны всё о нём знать. Смысл выбирать из 4 кандидатов президента, если вы ни о ком ничего не знаете. В России выборы как раз похожи на такую русскую рулетку. В маленьком же городке, где все друг друга знают, демократия имеет смысл. Ведь вы всё знаете о своих соседях. Вы знаете, что Иван – алкоголик и его не нужно выбирать. А вот Пётр – работящий семьянин, а потому хорошо подойдёт на роль лидера.

Именно поэтому люди выбирают не тех, кого знают, а тех кого они привыкли видеть. Единую Россию и Путина выбирают не потому, что выборы подтасовывают, а потому, что только их люди и знают. Если мы не выберем Путина, то кого выбирать? Пусть с Путиным и не всё в порядке, но реальной альтернативы тупо не существует. Это как в столовой, где кроме макарон не подают ничего. Вы хотя и не любите макарон, но будете есть их, потому что выбора нет.

Во-вторых, Россия была всегда централизованной страной. Если дать много власти регионам, то они начнут отделяться. Россия не может позволить себе разделиться. Территориальное единство – это наше главное оружие. Поэтому мы так активно боремся за маленькие Курильские острова. Вы спросите: «А почему же Россия отдала американцам Аляску?» Многие считают, что Александр Второй тогда сделал большую ошибку, продав Аляску. Россия продала Аляску, потому что тогда не было ни самолётов, ни телефонов, ни интернета. А потому контролировать территорию, которая находится в тысячах километров, очень и очень сложно. Если бы тогда существовала настоящая демократия, то мы бы не продали Аляску, но её бы потом всё равно отобрали или отвоевали (вспомните, что случалось с дальними колониями, типа Америки?).

В-третьих, демократия несёт зерна морального разложения. Демократия говорит нам о свободе. Большинство людей считает демократию единственным режимом, дающим свободу. В Британии монархия, но демократия у них работает эффективнее.

Демократия говорит нам о том, что мы свободны и можем делать всё, что захотим. Свобода – это вообще фикция. Человек априори не может быть свободен. Ведь помимо законов государства всегда будут моральные законы, законы толпы, законы физики. То, что у вас есть возможность учиться именно там, где вы хотите, работать где хотите, делать что хотите – это и есть свобода. Свобода не должна ограничивать свободы других людей. Зато свобода порождает педофилию и гомосексуализм. Ведь если ты свободен, то можешь делать то, что тебе нравится. В итоге начинается пропаганда. Государство пытается запретить такие выходки, блокируя законодательно запрет гейпарадов и прочего.

А ещё демократия плодит безработных и глупых людей. Ведь никто не обязан ни работать, ни учится. А потому всё чаще можно услышать, что современные дети сидят на шеях своих родителей.

В-четвёртых (или в-пятых), демократия влияет на проникновение Рынка в инфраструктуру страны. Рынок – это новый Бог. Рынок уже никто не контролирует – это он всех контролирует. Если в стране есть демократия, то она должна внедрять рыночные отношения. В итоге, вместо школ и больниц у нас строятся супермаркеты. В итоге, при демократии человек становится свободным. А на деле – зависимым от денег. Всю жизнь мы стремимся заработать больше денег – так велит демократия.

В-шестых, демократия подразумевает власть народа. На деле же это – власть толпы. Народ ничего не понимают в политике, но голосует за тех или иных кандидатов. А те 5%, которые хорошо разбираются в политике и знают, как сделать так, чтобы государство процветало – теряются среди 95% идиотов (извините: не идиотов, а обычных граждан).

В-седьмых, частая сменяемость президента и людей в государственном аппарате – это залог разрушения. Президент не успевает ничего сделать за 6 лет. В масштабах страны – это просто невозможно. Представьте себе случай, что каждые 6 недель будет меняться владелец ресторана. Естественно, ресторан скорее всего развалится через полгода. Потому, что новый владелец не успеет сделать всё то, что запланировал.

К тому же человек, осознающий временность своего пребывания на посту, начинает воровать. Если вас поселяют в амбар на всю жизнь, то вы не будете воровать зерно. Иначе вы не продержитесь всю жизнь. А вот если человека поместить в амбар на пару дней, то он решит, что за такой короткий срок нужно побольше унести. Коррупция именно потому плодится, что люди думают о жизни, как о чём-то временном. Если же чиновник или президент знал, что на своём посту ему сидеть всю жизнь, то он бы не стал коррупционером. Ведь он бы понимал, что не соблюдай он моральные правила – его народ просто убьет или низвергнет.

Да, жизнь – это временное явление. Бога скорее всего нет, а это значит, что вы умрёте и сгниёте в земле. Но это не значит, что вы должны делать всё, что вам вздумается. Ведь истинная демократия подразумевает не хаотичную свободу, а общее стремление к благополучию.

Что же в итоге?

В России нет демократии, но и нет тоталитаризма или монархии. Российская демократия пусть и кривая, но работает. У нас своя уникальная система. И пусть мы не живём как хотелось бы, но хорошо, что не живём хуже. А всякие слова про то, что в России жить невозможно – высосаны из пальца. Столько людей живёт в России, и судя по статистике, большинство из них довольны жизнью. Отсюда вопрос: Почему же столько шума вокруг того, что в России нет демократии?

Ответ прост. Глупые люди, винящие власть в отсутствии у себя свободы, более активны. Нормальным людям не нужно писать в интернете гневные сообщения. Те 20 – 30%, которые уверены в тоталитаризме России, кричат больше остальных. Отсюда впечатление, что эта тема популярна.

Люди! В Росси пока всё худо-бедно, но работает. При этом нельзя не заметить положительных изменений. А в росте цен на продукты и бензин виновато не государство, а Рынок. И не нужно винить Рынок в этом, это люди его придумали.

P.S. Многие посчитают, что эта статья написана по заказу спецслужб. Естественно – это не так. Я не хвалю президента. Если честно, я вижу в качестве президента себя, а не кого-либо другого. Но на это всем плевать, ибо демократия подразумевает одиночество в свободе. Я не ругаю демократию, но и хвалить её не за что. А если хочется жить лучше, то нужно добиваться не демократии, а чего-нибудь другого.

Спасибо за внимание!